— Ну его, пусть отдохнет. Перетрудился в «штабе»!
Слезак весь затрясся.
— Тебе что за дело? Смотри, как бы сам там не очутился!
Но как бы ни злился он на кадетов — предательское сердце сжималось и болело…
Когда пришел русский писарь, чтобы сопровождать кадетов к сербскому эмиссару, они еще раз прямо спросили Слезака:
— Подпишешь?
— После! — уже в полном отчаянии выкрикнул Слезак и, будто спеша куда-то, бросился вслед за писарем.
Гуськом, топоча по деревянным полам и теснясь, вошли в просторную писарскую. Здесь уже собрались чехи из других бараков. Обе группы делали вид, что не замечают друг друга. Ржержиху пришлось привести отдельно, последним: он был перепачкан красками, не скрывал своего возмущения и нарочно остался на пороге.
Эмиссар заставил себя ждать. Не обращая внимания на нетерпение собравшихся, он увлеченно разговаривал с русским поручиком об отречении царя. Все волей-неволей слышали, как эмиссар осуждал этот акт, взволнованно гремя саблей. Потом круто, с еще разгоряченным лицом, повернулся к военнопленным.
— Наздар, господа, — сказал он уже спокойным голосом, хотя глаза его еще выдавали возбуждение. — Я пригласил вас для того, чтобы познакомиться со своими земляками. Мне поручено передать всем чехам привет от братьев-сербов, которые борются и за наше освобождение. Есть здесь чешская организация?
— Да, — немедленно ответил за всех Фишер и добавил: — Она в полном составе записалась в чешскую армию.
Сзади поднялся шумок. Слезак так и вспыхнул. Эмиссар спокойно стряхнул пепел с сигареты:
— Само собой разумеется. Естественная наша обязанность — стать в первые ряды на стороне славян и на том союзническом фронте, где мы более всего нужны, где мы лучше всего можем найти себе применение.
Ржержиха что-то вызывающе выкрикнул, и русский поручик приказал соблюдать тишину.
— Кто хочет помочь общему делу, тот не выбирает армии и фронта! — продолжал эмиссар.
Говорил он не спеша, нанизывая слово на слово, и смотрел то на тонкий дым своей сигареты, то в глаза людей, стоявших перед ним. Те осторожно отводили взгляд.
— Я знаю, как это бывает. Я был таким же пленным, как вы. Вы подавали заявления, вероятно, давно и не раз, но все без толку. И у вас, конечно, иссякает терпение. Безответственные люди в Киеве мучают вас безответственными пустыми обещаниями. Потому что на самом-то деле они никакой чешской армии не хотят. А о русской и говорить сегодня нечего. Но я хочу рассказать вам кое-что о сербской.
Тут он сделал не очень длинный, но судя по всему, часто повторяемый доклад, — а потому хоть и гладкий, но бесцветный — об организации, задачах и жизни сербского добровольческого корпуса в России и о том, как много чехов вступило в него. Он оживился, лишь когда подчеркнул в заключение, что в сербской армии революции не будет.
— Королевство сербское было и будет, чем бы ни кончилась война. Сербы, как это не раз доказывалось на деле, борются за свободу славян лучше, чем русские. Кто действительно хочет бороться против Австрии, тот получит лучшую для этого возможность в сербской армии. К тому же сербская армия примет чехов немедленно.
Он обвел взглядом все лица и нечаянно остановился на Слезаке.
Тягостную паузу нарушил Фишер.
— Но чешской армии мы нужнее!
— Были бы нужнее, если б она была. А когда ее создадут, — если только создадут, — сербы отпустят нас уже с надлежащими званиями и опытом. Сегодня же чешской армии нет, а сербской мы нужны. В ней не хватает офицеров даже для подготовки добровольцев.
Сзади поднялся ропот нетерпения, переросший в шум. Этот шум позволил отмолчаться тем, к кому эмиссар непосредственно обращался глазами.
— Много чехов, — продолжал эмиссар, привыкший к подобным сценам и потому не обращавший внимания на ропот, — много чехов из числа тех, кого безответственные люди заманили в Киев, перебежали к нам. Вы хорошо знаете все эти наши тыловые махинации: лучших людей хотели подчинить себе, заставляя их голодать. И вас, цвет чешской нации, хотели растворить в русской безграмотной массе, превратить чешских офицеров в бесправных русских пешек [210]. В нашей армии это невозможно. Сербия — упорядоченное государство. Сербский король всегда заботился и будет заботиться о своих офицерах. Он оценит нашу самоотверженность. Он присваивает нам звание рангом выше, чем мы имели в ненавистной Австрии. Он обеспечит нас и после войны. Каждый офицер может получить в Сербии землю. Но это, конечно, второстепенное. Не ради этого идем мы к сербам. Я — чех и с гордостью заявляю, что лучше буду сражаться вместе с мужественными сербами в регулярной государственной армии, чем с нашими штафирками из Киева или с каким-то революционным русским быдлом…
210
Первоначально в чехословацкие воинские формирования военнопленные офицеры австро-венгерской армии, чехи и словаки по национальности, зачислялись в большинстве случаев лишь в качестве рядовых или на правах вольноопределяющихся. Между тем в югославянских формированиях, испытывавших недостаток командных кадров, им гарантировалось сохранение воинских званий и получение офицерских должностей, а вольноопределяющимся — поступление в офицерские школы. Это, в частности, предопределило тот факт, что значительную часть добровольцев чехов и словаков в Сербском корпусе составляли бывшие офицеры и вольноопределяющиеся. Лишь после Февральской революции было получено разрешение русских военных властей сохранять прежние звания бывшим офицерам австро-венгерской армии, зачисленным в чехословацкие части.