— Дальше мне нельзя! — извинился он. — Русский поручик может появиться в любую минуту. — И засмеялся: — Революция даже русских офицеров приучила к порядку.
Он больше всего увивался вокруг Томана.
— Вы, господа, очень помогли нам сегодня. Теперь уж наверняка можно ждать какой-нибудь пользы для нас, чехов, от исполнительного комитета и от совета, коли из самого Петрограда не придет освобождение. Но, признаюсь, при старых порядках трудно нам было работать. Еще и потому, что все время ходили эти слухи о мире. Ну, теперь-то уж, думается, пробили мы стенку. Здешние сиволапые теперь уже говорят нам: «Вы, мол, наши, русские!» Да… зато любовь наших союзничков, немцев и венгров, чехи теперь начисто потеряли. — Он засмеялся. — И ретивым воякам придется теперь присмиреть. Давно пора оставить в покое наших парней и вообще всех нас, людей доброй воли. Я еще сегодня поговорю с ребятами, очень убедительные доводы приведу. А завтра по свежим следам надо будет раздобыть деньжонок на чешские газеты и «Русское слово»…
На углу Пиларж распрощался.
Петраш между тем ушел далеко вперед. Остальные догнали его уже на, темном плацу. До сих пор молчавший Петраш вдруг обратился к Томану:
— Слушай, когда ты в экстазе или в трансе, ты вряд ли можешь соображать и вряд ли соображаешь, что говоришь!
Томан, еще переполненный ликованием от успеха, взорвался:
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ничего. Ты что, пойдешь завтра в Дружину рядовым, как простая пешка?
— Пойду… как только отсюда выпустят. Все остальное — трусливое уклонение!
Кадеты, совершенно растерявшись от непонятного и столь враждебного столкновения двух своих лидеров, молча обступили их.
Петраш раздвинул рукой их круг и воскликнул:
— Из-за такой вот болтовни будет и у нас… приказ номер один!.. [213] Актер! Демагог!
А в солдатском бараке все еще кипело, когда кучка энтузиастов, собравшихся после ухода офицеров около стола, основала чешскую организацию и в знак демократического единства чехословацкой революции избрала в единодушном порыве своим председателем лейтенанта Томана.
Пиларж был еще настолько взволнован и настолько сбит с толку стремительностью новоявленных энтузиастов, что не имел никакой заслуги в решении, принятом с таким единодушием и воодушевлением. Зато он сразу же и охотно примирился с должностью заместителя председателя — или секретаря — этой секции единой организации военнопленных чехов и словаков.
В этом качестве он сразу же после выборов написал письмо в офицерскую организацию. Тяжеловесно и простодушно неуклюжими и добродушными словами он сообщал о результатах организационного собрания; и к сообщению о выборах председателя присовокупил слова удивления, уважения и любви к Томану, завоевавшему сердца своим выступлением. Смысл его слов был таков, что нет более мужественного и более достойного доверия человека, чем Томан. И он просил Томана принять их единодушное избрание и, в качестве председателя, любезно переслать, куда надо, резолюции, которые с таким энтузиазмом были приняты именно благодаря его, Томана, заслугам.
95
Томану не хотелось домой. Ему хотелось идти без цели, куда глаза глядят, потому что, простившись с кадетами, — которые остались на его стороне в стычке с Петрашем, — он ощущал в груди легкость, несмотря на то что сердце было переполнено отвагой. Приятно было вот так шагать неизвестно куда, и в ритм его твердым шагам в груди звоном отдавали будто отлитые из металла чеканные слова:
— Дело сделано! Наконец-то… пойду… воевать!
А ночь была трезвая. Сама неподвижная, она взяла его, бодро идущего, вместе с обезлюдевшей улицей на свою огромную черную ладонь. Томан был одинок на этой ладони и так разговаривал с ночью:
— Я иду добровольно!
— Это непрактично и трудно…
— Зато правильно и последовательно!
Лицом к лицу с истинным спокойствием ночи спокойствие Томана скоро оказалось лицемерным. Лицемерно напевал он про себя:
— По-сле-до-ва-тель-ность!
А потом в ритме марша разрезал каждую свою мысль:
— Я… и-ду… доб-ро-воль-но… на вой-ну…
Он твердил себе это, чтобы подавить все прочее, что ночь и одиночество пробуждали в его душе!
Он очнулся на окраине города и словно на краю света. Перед ним открывалось черное поле, а может быть, черный лес или всего лишь черное небо.
В действительности же он стоял на знакомом деревянном мосту. Под мостом, у подножия этой черной бесконечности, мерцала гладь знакомой речки.
213
1 марта 1917 года Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов под давлением революционных масс издал приказ по гарнизону Петроградского военного округа, предписывавший немедленно создать выборные солдатские комитеты и избрать депутатов в Совет. Согласно приказу все воинские части в политическом отношении отныне подчинялись только Совету. Приказ полностью уравнивал солдат «в политической, общегражданской и частной жизни» со всеми остальными гражданами, отменял обязательную отдачу чести вне службы, титулование офицеров и запрещал обращение к солдатам на «ты».