Этот пункт нуждается в специальном разъяснении. Неизвестные ранее элементы социальной системы вырастают из ее противоречий. Когда Маркс анализировал процесс развития товара, он показал, что противоречия обмена требовали появления денег. Система товарных отношений «искала» тот новый элемент, который должен был ее удовлетворить, и, наконец, нашла золото. Это то, о чем говорил А.В. Гулыга: всегда существует возможность выбора. Анализ противоречий данной развивающейся системы и позволяет предугадать будущее состояние, к которому эта система стремится, и через него понять современное состояние системы. Такой способ сопоставления совершенно необходим. Однако А.С. Арсеньев, на мой взгляд, неправильно понимает, каким образом нужно идти в теории от будущего к прошлому. Им недостаточно учитывается тот решающий момент, что цель заложена в противоречиях настоящего, т.е. в общественной практике, которая всегда, так или иначе, ставила и ставит задачи и понуждает теорию к их решению.
Докладчик много говорил также о том, что нужно иметь предварительную теоретическую схему, на основе которой только и можно вести исследование. Но он, в сущности, ничего не сказал о том, что же эта схема должна собой представлять. По его мнению, исторический материализм в той форме, в какой он существует сейчас, в виде учебников и других изложений, непригоден для того, чтобы служить платформой исследования. Оправдано ли противопоставление учебников и классического марксизма? Я не думаю, чтобы Анатолий Сергеевич претендовал на то, что он единственно правильно толкует исторический материализм. Проблема сложнее. Как понимать, что диалектический и исторический материализм представляют собой единую систему? Ставился вопрос о соотношении бытия и сознания вообще и соотношении общественного бытия и общественного сознания. Докладчик спрашивал: разве мы знаем какое-нибудь другое сознание, кроме общественного? Я могу в свою очередь поставить вопрос: не заключается ли в этом тезисе игнорирование индивидуального сознания, которое при всем желании невозможно свести, и тем более прямо, к общественному? С другой стороны, трудность состоит в особом характере соотношения именно общественного бытия и сознания. Например, к какой категории мы отнесем государство? Представить его вне определенного сознания вряд ли возможно, как трудно и бытие современного общества изолировать – при историческом рассмотрении – от государства. Видимо, коренные философские проблемы обладают применительно к обществу столь значительной спецификой, что мы вправе и даже обязаны выделять их. Вот почему исторический материализм и есть та предварительная теоретическая схема, на основе которой может диалектически мыслить историк.
Основная идея доклада – об отличии органической и механической систем – может показаться не вполне новой, даже если иметь в виду рассмотрение под этим углом зрения марксизма. Когда мы говорим о творческой природе последнего, разве мы не включаем в эти слова тот же смысл, подчеркивая способность марксизма к развитию и обновлению на собственной основе, что в свою очередь достижимо лишь в процессе активного, деятельного мышления, одновременно продолжающего и преодолевающего самое себя? Однако есть дистанция между признанием данного положения и его применением. Дистанция, которая может превратиться в барьер, притом не только в результате какого-то осознанного неприятия самокритической (в широком смысле) стороны марксистского мировоззрения. Есть и другие препятствия. А.С. Арсеньев убедительно охарактеризовал одно из них: перевернутое изображение структуры и логики марксизма, при котором материалистическое понимание истории оказывается вторичным, производным от натурфилософского «диамата». Искажается реальная картина генезиса материалистической диалектики, но еще существеннее, что, засев в головы, такая, будто бы только учебная, схема удерживает обособленность современного исторического материализма и от диалектики и от конкретного исследования общества в прошлом и настоящем. Думаю, что анализ этой ситуации, проделай мы его до конца, приблизил бы нас к пониманию наиболее трудно различимых корней догматизации марксизма, которая вовсе не обязательно выражается в примитивной цитатомании или ограничивается цеплянием за отдельные устарелые положения. Существует также догматизация форм мышления, догматизация метода, – если только такое словосочетание применимо в отношении метода, исключающего по своей природе всякую абсолютизацию, притом не только результатов, как бы они ни были значительны, но и способов, которыми были достигнуты эти результаты.