В пояснение приведу пример так называемых законов науки. Представьте себе непрерывно меняющийся объект. Каким образом теоретически схватить его движение? Если мы сделаем мгновенную фотографию объекта, то в следующее мгновение он будет другим и т.д. Остается один способ: открыть в объекте такие отношения, которые при всех движениях сохраняются. Это инварианты движения объекта. Фиксируются они как законы науки. Иначе мы не можем сделать. И в истории мы должны строить некие инвариантные схемы. Иначе у нас нет возможности понять исторический процесс. Пусть схема примитивна. Мы можем говорить об исторической реконструкции, о ее полноте. Но для того чтобы ее совершить, нужно начинать со схемы. Эта схема будет подвергаться критике и преобразованию в процессе исследования и исторической реконструкции, но она абсолютно необходима, чтобы исследование могло быть начато. И она всегда есть в мышлении историка, да и любого исследователя. Поэтому «революционный» отказ от нее есть фактически отказ от ее осознания, т.е. от рефлексии, и тем самым выступление в защиту критически неосмысленной схемы, существующей подсознательно и базирующейся на обывательском здравом смысле.
Стало быть, дело не в том, что эти инварианты абсолютны, а в том, что эти инварианты были некогда определены, и для того чтобы двигаться дальше в исторической науке, в естественных науках, в логике, – где хотите, – нужно считаться с исторически возникшей, имеющейся формой их определения, ибо движение вперед возможно только как превращение этой формы, ее критическое развитие. Никакие теории на пустом месте не возникают.
Только развитие противоречий (иногда доводящих теорию до абсурда) позволяет сделать следующий шаг, ибо без развития этих противоречий нет материала для построения новой теории. Новая теория возникает как разрешение противоречия, особенной формой развития которого оказывается старая теория. Поэтому всегда так называемые новые факты интерпретируются в рамках теории, которая есть. Если они в нее не укладываются, возникает противоречие, которое надо теоретически осмыслить. Тогда есть материал для построения новой теории. Это единственный путь развития теоретического знания вообще.
На вопрос о связи рефлексии с действительностью я бы ответил, что действительность включает тот процесс рефлексии, о котором я пытаюсь рассказывать (в свою очередь, рефлексия есть рефлексия самой действительности вместе с ее реальными потенциями). Никакой действительности вне предметной деятельности человека и рефлексии этой деятельности я не вижу.
Высказывалось такое суждение: дескать это азбучная истина, что из противоречий настоящего, как они ограниченно даны, мы можем предположить будущее, а потом с позиций будущего оценивать опять это настоящее. Я пытался в докладе провести несколько другую концепцию, а именно: выведение будущего из противоречий настоящего – это уже второй шаг. Помните, я приводил пример с «Капиталом»? Гипотеза была сформулирована до того, как был осуществлен конкретный анализ реального действительного движения. Поэтому я подчеркивал, что происходит смыкание двух детерминаций: детерминации через всеобщее, которая выступает субъективно, как цель, и детерминации через единичное, детерминации по причинности, когда предыдущее состояние системы определяет ее настоящее, а настоящее определяет ее будущее. Причем я подчеркивал, что это происходит в каждом шаге предметной деятельности человека, а следовательно, и в мышлении, потому что мышление включено в эту предметную деятельность. Все время эти два момента сталкиваются, и нужна такая логика, которая позволила бы логически показать взаимоотношение обоих моментов движения в их единстве.
В.С. Библер совершенно прав, что такая логика, которая может взять оба момента, есть логика органической системы, и в этом смысле она включает в себя логику механической системы, как подчиненную, как свой собственный момент, а именно, момент «ставшего» в отличие от становления. Поэтому я должен признаться, что некоторая передержка в моем докладе была, когда я начал характеризовать механическую систему и логику механической системы как самостоятельные. Для чего мне это было нужно? Для того, чтобы просто противопоставить и сравнить два реально (в настоящий момент) существующих способа логических рассуждений и показать, что логика, в которой наука сознает себя, механистична, но сама наука развивается как органическая система. В этом, мне кажется, определенная трудность для воспитания исторического мышления и определенный пробел в нашем современном образовании. Это мне и хотелось подчеркнуть. В.С. Библер также значительно облегчил мне заключительное слово, ответив на прозвучавшие здесь возражения, в частности, в выступлениях А.В. Гулыги и М.Я. Гефтера. Я полностью разделяю его аргументацию.