Одной из уязвимых сторон доклада И.В. Бестужева является известная тенденция к генерализации формулировок. Докладчик, правда, подчеркивает, что соответствующие оценки прогрессивности, справедливости и т.д. следует принимать с рядом поправок и оговорок, что надо учитывать как цели каждого внешнеполитического акта или войны, так и их результаты, последствия. Но у меня сложилось впечатление, что речь идет все же о попытке дать в конечном счете какую-то постоянную, годную на все случаи формулу.
Может быть, было бы правильнее не пытаться находить единые критерии оценки, а проводить различие, – как это делает докладчик на ряде конкретных примеров – между самим явлением, его сущностью, характером той или иной войны и ее результатами и последствиями. Коль скоро речь идет о категориях различного порядка, то и применение их не может быть одинаковым. Надо также диалектически различать две стороны явления: негативную и позитивную.
Мне представляется, в частности, что критерии прогрессивности, справедливости (как и противоположные им) не обязательно применять по отношению к каждой войне или тем более к внешнеполитическому акту. В прошлом можно найти немало таких войн, в ходе которых проявилось столько противоречивых и взаимно исключающих тенденций, что даже с любыми оговорками и поправками вряд ли возможно сейчас ретроспективно дать им однозначную оценку.
Я позволю себе привести пример из эпохи освободительных войн первой четверти XIX в. в Латинской Америке, где самым сложным и причудливым образом переплетались экономические, социальные, политические, национальные и иные противоречия. На протяжении многих лет испанские колонии, входившие в состав вице-королевства Рио-де-ла-Платы, вели борьбу за независимость, в ходе которой образовались республики Аргентина, Парагвай, Уругвай, Боливия. В процессе освободительной революции между колониями возникли серьезные разногласия, неоднократно выливавшиеся в вооруженные конфликты. Господствующие классы Буэнос-Айреса добивались объединения всей территории бывшего вице-королевства в одно государство, где им была бы обеспечена гегемония. Они исходили из того, что только такое централизованное государство будет достаточно прочным и жизнеспособным. Напротив, патриоты Уругвая, Парагвая, Боливии, стремясь к освобождению от колониального ига Испании, отвергали в то же время гегемонистские притязания Буэнос-Айреса. И в результате в бассейне Ла-Платы сложилось не единое государство, а несколько самостоятельных республик.
Как мы должны оценивать этот факт, какую из двух тенденций считать более прогрессивной? Ведь каждая из них несомненно имела свои экономические и политические предпосылки. Кроме того, за полтора с лишним столетия, прошедших после указанных событий, к прежним факторам прибавились развившиеся за это время национальные традиции, рост национального самосознания и т.д. Конечно, современные аргентинские историки утверждают, что если бы в свое время на Ла-Плате было создано единое государство, то, возможно, история этого района сложилась бы по-другому и все было бы гораздо лучше. Уругвайские и парагвайские историки, в свою очередь, доказывают правомерность того, что их предки упорно отстаивали национальную независимость. Но и та и другая позиции вряд ли могут претендовать на объективность. Объективный же, непредвзятый анализ этого сложного вопроса приводит к выводу о невозможности и даже ошибочности любой однозначной оценки противоположных тенденций в освободительном движении первой четверти XIX в. на Ла-Плате.
Эта проблема имеет, на мой взгляд, весьма актуальное значение, потому что, если мы обратимся к современности и проследим за процессами, протекающими в Африке, то увидим там явления аналогичного порядка: идет борьба между отдельными молодыми государствами, и иногда трудно, а подчас просто невозможно дать определенный ответ на вопрос о том, кто прав, а кто виноват, что более, а что менее прогрессивно и т.п. Для правильного ответа на эти вопросы надо учитывать всю совокупность обстоятельств, исторических и национальных традиций, наконец, суверенное право народов в определенных условиях решать свою судьбу так, как большинство народа считает более разумным и целесообразным. И с этого момента такое решение также становится фактором истории, который нельзя сбрасывать со счета.
Мне кажется, что одним из следствий недостаточной разработанности методологических основ исторической науки является неустойчивость в оценке войн и внешней политики. От людей, не занимающихся непосредственно историей, сплошь и рядом приходится слышать упрек, что ни в чем другом мы, историки, не выступаем так часто с субъективными и даже противоположными оценками, резко сменяющими друг друга, как в вопросе о войнах.