Г. Распутин среди своих поклонниц
Как-то раз сели вечером царица с Вырубовой поиграть в четыре руки "Лунную сонату" Бетховена. "Лунная соната" всегда до слез умиляла Александру Федоровну.
Время уже шло к полуночи. Императрица сидела за роялем спиной к дверям. В дверях стоял Распутин и смотрел императрице в спину. Часы пробили полночь.
"Не чувствуешь ли ты, Сана, что происходит нечто особенное?" — спросила Вырубова и повернула голову к Распутину. "Да", — ответила царица, тоже повернулась, вскрикнула и забилась в истерике. Распутин подошел к ней, начал гладить ее голову, щеки, плечи. Царица припала к распутинской груди.
Сестра Александры Федоровны Елизавета Федоровна не терпела Распутина и никогда с ним не встречалась. Царица ее категорически не понимала. "Ты брезгуешь этим человеком, — говорила ей царица. — А между тем он и есть все самое русское".
Александра Федоровна глубоко усвоила художественный и политический стиль Распутина, он проступает в ее письмах к мужу: "В Думе все дураки, в Ставке сплошные идиоты, в Синоде одни только животные, министры — мерзавцы. Дипломатов наших надо перевешать. Поскорей закрой Думу. Думу надо прихлопнуть. Все они должны научиться дрожать перед тобой. Тебя должны бояться. Мы, слава Богу, не конституционное государство и не смеем им быть. Наш народ не подготовлен к этому, и слава Богу. Показывай свой кулак". Княгиня Зинаида Николаевна Юсупова, зная, что императрица вся во власти проходимцев, жалела ее. Зинаида Николаевна приехала на Каменный остров к вдовствующей императрице Марии Федоровне и в присутствии сестер Николая Ксении и Ольги сказала, что единственное средство спасти государя, детей и Россию — это поместить императрицу в санаториум для душевнобольных. Изолированная, спокойная, тихая жизнь могла еще ее спасти.
По всеобщим отзывам, болезнь Александры Федоровны отступила с началом мировой войны. В годы войны внешне она была необыкновенно хороша собой. Французский посол Палеолог писал:
"У нее никогда не было такого здорового вида. Императрица вся была поглощена работой в лазарете".
"В первый раз побрила солдату ногу возле и вокруг раны".
"Одному раненому пришлось отрезать три пальца".
"Мне пришлось перевязывать несчастных с ужасными ранами. Они едва останутся мужчинами в будущем, так все пронизано пулями. Быть может, придется все отрезать — так все почернело. Я все промыла, прочистила, помазала иодином, покрыла вазелином, подвязала — все это вышло вполне удачно. Мне приятнее делать подобные вещи самой под руководством врача".
Надо сказать, что идею поработать в лазарете подарил императрице Распутин.
"Я нахожу совершенно естественным, — писала императрица, — что больные чувствуют себя лучше в моем присутствии, потому что, гладя их, я всегда молюсь и думаю о нашем друге".
Друг — Распутин. Чистая правда, что она всегда думала о нем, потому что она умела заботиться о его детях. Распутин пожелал, чтобы его дочь Матрена получила воспитание обязательно в Смольном институте. Начальница института старая княгиня Ливен отказала в приеме Распутиной, не имевшей необходимой подготовки, и демонстративно ушла со своего поста, который занимала более 20 лет. После этого дочь Распутина была устроена в Смольный без каких-либо документов и без экзаменов. Младшая дочь Распутина Варвара училась в частной гимназии. Вырубова писала о ней: "Прелестная девочка. В ней есть что-то от отца. Те же глаза. А когда смеется, та же мужицкая хитрость".
Подруги Варваре говорили: "Счастливая ты, Варя! Твой отец все может сделать. Что бы ни попросила, все тебе дадут".
Сына Распутина Дмитрия императрица лично отмазывала в войну от армии. Императрица писала мужу: "Наш друг (то есть Распутин) в отчаянии, ведь его сын ведет хозяйство в отсутствие отца. Нельзя брать единственного сына". Указание в отношении стрелка Распутина давал не кто иной, как начальник Генерального штаба.
В 1916 году Николай в основном пребывает в Ставке. Александра Федоровна — невольно на хозяйстве в Петербурге. Она в тонусе. Это своего рода военный синдром. Николай пишет жене одно из самых знаменитых своих писем: "Тебе надо бы быть моими глазами и ушами там, в столице, пока мне приходится сидеть здесь. На твоей обязанности лежит поддерживать единение среди министров. Этим ты приносишь огромную пользу мне и нашей стране. О, бесценное Солнышко, я так счастлив, что ты наконец нашла себе подходящее дело. Теперь я, конечно, буду спокоен и не буду мучиться, по крайней мере о внутренних делах".