— Что ж я не слышу песен? — сказал султан.
— Разве можно петь сейчас, когда голос певца могут услышать наши враги?
— Бент-Занкиджа, спой мою любимую песню!
Девушка тихо сидела в общем кругу позади Мухаммеда Несави.
— Хорошо, бадавлет, я спою, только вполголоса. Мне так страшно, что опять подберутся враги.
И в тихом вечернем воздухе полились мелодичные звуки песни:
Джелаль-эд-Дин, сжав себе руками голову, отвернулся в сторону и долго сидел, глубоко задумавшись. О чем он думал? О том ли, что променял спокойствие и счастье семейной жизни на бесконечные боевые скитания? Что для него радость иметь детей уже почти потеряна, а впереди предстоят новые тревоги и смертельные опасности? О том, что потрачено так много сил и так мало еще сделано?..
Сидевший рядом Тимур-Мелик положил руку на плечо Джелаль-эд-Дину и сказал:
— Незачем горевать, незачем думать о смерти, когда мы здоровы, полны сил и наверное еще увидим счастливые дни удачи…
Составитель книги о жизни и походах Джелаль-эд-Дина — Мухаммед Несави, желая отвлечь султана от мрачных мыслей, обратился к нему с такими словами:
— Я уже видел много твоих подвигов… Я слышал твои речи к воинам, твои боевые приказы, и я бы хотел узнать еще кое-что, если только ты не обидишься и дашь искренний ответ.
— Говори, мой дорогой друг. Я на все отвечу тебе с открытой душой.
— Ты видишь, султан, что сейчас черное крыло смерти часто веет над всеми нами. Мы не знаем, проживем ли мы много лет или этот день для нас последний? А между тем жизнь течет, дети подрастают, старики торопятся узнать все о борьбе последних лет против монголов… Теперь — прости, если я буду очень резок, — я прошу тебя, чтобы ты говорил со мной, как будто писал свое завещание. Я бы хотел запечатлеть в моей книге для нашего подрастающего поколения твои заветные мечты и пожелания, в надежде, что они будут выполнены. Эти твои слова сохранятся вечно, и никакие монгольские зверства и преследования не смогут их вытравить из памяти народа.
Джелаль-эд-Дин подумал и ответил:
— Я бы мог сказать много, очень много. Но чем больше я буду говорить, тем скорее все будет перезабыто… И я вспоминаю такой случай. Несколько лет назад, в бурю, я нашел приют в бедной юрте-шалаше пастуха в степном кочевье. Он перед этим откопал в земле древний кумган, очень тяжелый, и просил меня этот кумган вскрыть. Я сумел это сделать. Внутри, в кумгане, лежала записка — завещание знаменитого в народных сказаниях Хана Баяндера своим детям и внукам. Часть завещания я переписал и всегда ношу с собой. Вот что написано в этом свитке… — И он вынул из серебряной коробочки на своем поясе свернутый листок. — «Оставляю завещание моим внукам и правнукам. Им я не передаю золота и богатства. Я хочу, чтобы они сами, своими руками, своим трудом поставили себе юрту благоденствия и радости. К вам я обращаюсь, мои потомки великого племени. Храните пять драгоценностей, которые всегда создадут вам славу, безопасность, довольство и сделают непобедимыми. Эти драгоценности: мужество, трудолюбие, верность данному слову, уважение к женщине и почитание и прославление аллаха единого, покоряющего и милосердного.
Хан Баяндер».
В это время по тропинкам с двух сторон стремительно промчались два джигита. Озираясь, они торопливо говорили:
— Бадавлет! Сюда направляются три монгольских отряда. Они, конечно, разыскивают тебя. Ты должен немедленно уходить отсюда и временно укрыться в горных трущобах. А всему нашему отряду, вероятно, придется мечами проложить себе дорогу в леса Азербайджана.
— Этот переход будет особенно опасен, — сказал Джелаль-эд-Дин, — здесь монголы попытаются наконец захватить меня в свои лапы.