Чрез некоторое время этот изувер предпринимает опять то же. Он переменил кремень, пробовал несколько раз курок и, уверясь в исправности его, приходит вечером, остается, как и прежде, в спальне Государя до его заопочивания. Изверг снова направляет в заснувшего Царя выстрел, но Провидение Божие, по неведомым смертному судьбам, допустившее Равальяку убить Генриха IV, — покрыло щитом Монарха: пистолет, как и прежде, осекся.
Он решился разбудить Государя и признаться в своем злодеянии. Первое слово Царя было: «Что сделалось?» Но преступник говорит ему:
— Государь! Я послан к тебе от Бога — возвестить, что Он содержит тебя в Своем покровительстве и что никакая вражия сила и никакая адская злоба твоих злодеев не сильны погубить и повредить тебе.
При окончании этих слов злодей падает на колени и, показывая ему пистолет, говорит: «Посмотри, как он хорош, никогда не осекался, но теперь два раза мною направляем был на отнятие твоей жизни и в оба раза осекся. Видя такое явное покровительство Божие, решился возвестить тебе, не отлагая ни мгновения, и поздравить с хранящею силою Вышнего. Теперь голова моя в твоей воле, и я недостоин более тяготить собою землю».
Государь, выслушав это, встал с постели и, оставя преступника в положении его, несколько раз прошелся по комнате, не говоря ни слова.
— Послов ни секут, ни рубят, покровительство Божие ощущаю еще более по твоему раскаянию. Бог тебя простит! — сказал Государь.
Впоследствии, однако, преступник этот другими тяжкими злодеяниями заслужил смертную казнь. (2)
Священник Троицкого собора просил Государя быть восприемником от купели новорожденного его сына. Государь дал слово, присовокупив, чтобы он в восприемницы выбрал какую-нибудь из родственниц своих. Назначенный для крещения день провел Петр в заботах и позабыл о данном слове, уже в одиннадцатом часу ночи вспомнив о нем. «Что я сделал? — сказал он Государыне. — Я забыл мое обещание. Священник, верно, меня ждет, и домашние его в безпокойстве». С этими словами встает, одевается и, несмотря на ненастное время, переезжает на лодке через Неву, приходит к священнику, узнает, что уже родственница его уехала, немедленно посылает за нею, извиняется, совершает обряд, подносит младенца к родительнице и, поцеловав ее, прощается с нею и с домашними, пожелав, чтобы новорожденный служил им утешением. (2)
Кум и денщик Петра Великого, Афанасий Данилович Татищев, неисполнением какого-то приказания сильно прогневал Государя. Он велел наказать его за это батожьем перед окнами своего дворца. Офицер, которому поручено было исполнение экзекуции, приготовил барабанщиков, и виновный должен был сам явиться к ним. Но Татищев медлил идти и думал, авось гнев Государя пройдет. Поэтому он тихонько пошел вокруг дворца. На дороге ему встретился писарь Его Величества, некто Замятин. У Татищева мелькнула блестящая мысль — поставить вместо себя Замятина.
— Куда ты запропастился? — сказал он ему. — Государь тебя уж несколько раз спрашивал и страшно на тебя гневается. Мне велено тебя сыскать. Пойдем скорее.
И повел его к барабанщикам.
В это время Государь взглянул в окно и сказал:
— Раздевайте!
Отошел прочь.
Татищев, будто исполняя повеление Государя, закричал солдатам, указывая на Замятина:
— Что же вы стали? Принимайтесь!
Беднягу раздели, положили и начали исполнять приказание, а Татищев спрятался за угол.
Скоро Петру стало жаль Татищева. Выглянув из окна, он закричал:
— Полно!
И поехал в Адмиралтейство.
А проказник между тем отправился к Екатерине. Государыня выразила ему свое сожаление по поводу наказания и сказала:
— Как ты дерзок! Забываешь исполнять то, что приказывают.
Татищев, не входя в дальнейшее рассуждение, бросился ей в ноги.
— Помилуй. Матушка-Государыня! Заступи и спаси. Ведь секли-то не меня, а подьячего Замятина.
— Как Замятина? — спросила Государыня с безпокойством.
— Так, Замятина! Я, грешник, вместо себя подвел его.
— Что это ты наделал! Ведь нельзя, чтобы Государь этого обмана не узнал: он тебя засечет.
— О том-то я тебя и молю, всемилостивейшая Государыня! Вступись за меня и отврати гнев его.
— Да как это случилось?
— Ведь под батожье-то ложиться не весело, — отвечал Татищев, стоя на коленях, и рассказал все, как было.
Государыня, пожуря его, обещалась похлопотать. К счастию. Государь приехал с работ очень веселый. За обедом Екатерина заговорила о Татищеве и просила простить его.