Был опорник, по которому танками долбили с ЗОП месяц. И весь этот месяц, по ночам фиксики-ремонтники приводили к утру опорник в первоначальное состояние. Нет, конечно, его всё равно взяли, и без потерь со своей стороны, но пришлось наращивать усилия, в том числе за счёт приданных подразделений. И горохом насыпали, и «Солнцепёк» отработал, и бегемотов с коробочками было выделено в нужном количестве. В результате задача была выполнена блестяще. Но это же не будет каждый раз, под каждый опорник столько всего полезного. Конечно, тот опорник не был рядовым, и всё же, всё же понятия «рядовой» и «важный» решается в каждом конкретном случае, по приказам и наличию средств.
По традиции пять малых (это так про пять минут), и пошли чай заваривать (штурмовать, значит). Холодно сидеть, не шевелясь, и ждать, особенно непонятного. Мерзко, оно не про продрогнуть — мерзко лежать в блиндаже, когда арта долбит от души, разрывы каждые две секунды, понимаешь, от тебя не зависит ничего, только лежать и, сжавшись, по звуку прилётов угадывать: ближе-дальше, к тебе или от тебя огневой вал движется. Можешь только молиться, чтоб не завалило тонной земли вперемешку с брёвнами. Жутко. Оно когда с квадрика тебя на открытке срисовали, навели и кассетами площадь накрывают. Так что мокрым по грязи ползти в тишине, под защитой тумана с дождём, не-е-е, это совершенно не мерзко и не жутко. И даже не холодно. Почувствовал, замерзать стал? Значит, думаешь про холод, а на задаче должен думать о задаче, тогда и не особо холодно.
Доползли, вышли на точку. Ни одного выстрела. Супер всё, прошли нормально, как должны были — быстро и «не дыша». Вражеский окоп на дистанции рывка. Маневренная огневая группа рассредоточилась, заняли свои позиции. Молча. Каждый карандаш своё место и свой манёвр уяснил. В том и искусство управления командира штурмовой роты, чтобы боец выходил на задачу в полном понимании что, когда он должен сделать. И почему. Главное, почему и «для зачем».
Мотив у бойца должен быть во вражеский окоп зайти с одной целью — нацистов уничтожить. Бесстрашие, оно такое, материя тонкая. Тот, кто ничего не боится, он один из первых кандидатов быть двухсотым и не выполнить задачу. Что очень плохо. Совсем не боится, кто думает, что про войну уже всё знает, что такой он, опытный, всё видел. От усталости это, человек морально выхолощенный теряет чувствительность, вот и перестаёт бояться что-либо. Всего. Становится ему «всё равно». Равнодушие ко всему, абсолютно. И к смерти тоже равнодушие. Нельзя так воевать. Обязан командир роты этих видеть и настраивать их тонко организованную душу на выполнение задачи как положено, по утверждённому плану и профессионально. Импровизируя в нужных местах, удивляя врага нестандартными решениями и гвардейской стойкостью. Такое нельзя делать равнодушно.
До опорника добрались без преодоления встречного пулемётного огня, не нарвавшись на миномётный обстрел, без птиц глазастых и арты. В общем, правильно вышли, скрытно. Работа началась. Гранаты. Подавление огнём с трёх направлений — огневая группа, всё слажено. Заходим. Зачистка. Без потерь. А погода просто изумительная. Туман, дождь — люблю.
До встречи, брат
Дрон-разведчик, заметил его случайно. Оператор сразу вызвал эвакуационную группу. Он понимал, что они не успеют. Сто процентов, без шансов. Очень далеко. Но это ничего не меняло, группа всё равно дойдёт. Штурмовик дрон увидел, он тоже понял, что за ним пошли и тоже знал, что они не успеют. Сильно далеко. Дрон висел рядом, это всё, что мог сделать оператор. Дать понять брату: не брошен, свои делают что могут. Просто не могут больше ничего. Наверно, штурмовику так должно было быть легче. Да, точно легче. Он «уходил». Тяжело. Но не был один. Не брошен.
Прилёт, взрыв, и осколок, совсем небольшой осколок, пробился, нашёл дырочку и зашёл глубоко в лёгкие. Осколок маленький, поэтому убивал медленно. Разорванные лёгкие заполнялись кровью, каждое новое мгновение дышать было труднее и труднее. Каждый раз любая попытка вдохнуть или выдохнуть шла через боль. Пронзающая как иглой через всё тело. Боль.
От боли выплеснуло адреналином, и штурмовик, сжав зубы, оттолкнулся двумя руками, перевалившись через бок, сел на колени. Боль снова швырнула его на землю. Повторил. Снова сел на колени. Дёрнул за тросик быстрого сброса, освободил завязки с боков, потом рывком скинул бронежилет, подняв переднюю секцию и перекинув её назад, через спину. Это движение отняло слишком много всего. Опять упал. Замер. Три секунды ждал. Набирался сил, последних, которых уже не было.