— Вас нельзя отпускать одних, — рассердилась мама.
Зато цикады стрекотали как ни в чём не бывало. Со всех сторон доносились пение птиц, шелест листьев и слабый, едва различимый шёпот ветерка. Где-то вдалеке кричал удод, попискивала неведомая зверюшка, жужжали насекомые, каркал ворон…
III. Дождь. Ключ. Дядюшка Дуб
В тот день дети решили лечь пораньше. Ужинать не хотелось. К тому же их отругали за то, что они потеряли новые ботинки, да ещё и ключи от дома. Но главное, где-то в глубине души они чувствовали странную пустоту, словно у них вынули кусочек сердца. Ещё бы! Прожорливая старуха отняла у них целое слово. А это дело серьёзное. Подумать только: крупица Вселенной погрузилась в небытие. Как же летнее облако, январский снег, морская пена, полярные медведи, выпавший молочный зуб… да хотя бы просто чистая страница в блокноте? Частичка мира пропала для них навсегда.
Постепенно грудь заполняло новое чувство, которого они не знали раньше — а может, и знали, но не очень хорошо: это чувство называлось «тоска». Тоска горькая, тягучая, как слизь улитки, полная стыда и сожалений. Они убежали как ошпаренные, хотя слышали, что бедное бревно умоляло о помощи. А ведь просило оно о какой-то малости — всего лишь отнести его к Дядюшке Дубу. Не обожгло им руки, ничем не помешало. Наоборот, оно их спасло! Ах, что же они сделали — вернее, чего НЕ сделали!
В ту ночь над их домом прошёл небольшой тёплый дождь. Капли падали повсюду, заставляя каждый предмет, по которому они ударяли, звучать по-своему.
— Пожелайте дедушке спокойной ночи, — велела мама. — Понять не могу, почему вы весь вечер ничего не ели? Может, заболели? Верно, простыли, пока бегали босиком…
Дедушку Друса они нашли на чердаке. Он что-то выписывал из большущего тома с крошечными буквами. Заваленный книгами стол освещали свечи в треснутых блюдцах. Дедушка усадил детей рядом с собой. Неразборчивым почерком с долговязыми косыми буквами он целыми днями что-то писал в одной из своих тетрадей.
Дети уселись на стопки старых романов. Им очень хотелось подольше остаться с дедушкой, но они уже вовсю зевали.
— Что, спать хотите? Так идите ложитесь. Доброй ночи.
— Спокойной ночи, дедушка.
Дедушка Друс смотрел на них поверх очков. Дети неохотно поднялись.
— Постойте-ка, — окликнул их дедушка, когда они уже стояли у лестницы. — В моей книге сказано, что вы грустите! Да я и сам это вижу. А ну-ка, выкладывайте, что случилось утром в горах.
Дождь тихонько барабанил по крыше. Чердак был залит тёплым мягким светом. Уютный запах воска и потрескивание свечей успокаивали расстроенные чувства.
Майя и Тау уселись к дедушке на колени. Сбивчиво, но не упуская ни единой важной детали, как обычно это делают дети, они пересказали всё, что с ними произошло.
— И теперь мы не можем назвать этот цвет, — грустно подытожил Тау.
— Цвет сливок и глазури на тортах… — подсказала Майя. — Цвет снега. И ещё… мыла.
— Бедное, бедное бревно, — вздыхал Тау.
— Хм, — только и сказал дедушка.
Он выдвинул ящик письменного стола и принялся что-то искать. Открывал и закрывал множество коробочек из картона, железа, дерева, полированного камня, перебирал и перекладывал бумаги, тетрадки, блокноты, курительные трубки, какие-то диковинные штуковины…
— Вам невероятно повезло: вы встретились с Говорящим Бревном, — проговорил он наконец. — И даже держали его в руках! Мало кто может похвастаться столь близким знакомством. Вы счастливчики. А старуху эту зовут Дебора. Уже очень давно я ничего про неё не слышал. Её прожорливая пасть способна поглотить любой предмет. Главное, чтобы он был хоть чуточку тёплым. Дай ей волю, она проглотила бы и луну, и солнце. А глаза она у вас случайно не просила? Больше всего ей по вкусу всякие блестящие вещицы. Как-то раз я сам видел, как она проглотила хижину дровосеков, а всё потому, что стояли холода и в хижине на плите кипел горшок с мясной похлёбкой. К счастью, дровосеки выскочили в окно. Но одному она таки успела оттяпать ногу вместе с носком и штаниной. А другой от ужаса закричал — и что вы думаете? Старуха сожрала его крик вместе с ужасом! С тех пор этот человек ничего не боится. Но если встречает опасность, не может позвать на помощь. А это очень плохо.
Так было всегда: дедушка что-то принимался объяснять, но вскоре перескакивал с одной истории на другую. На миг он умолк и уставился в окошко, проделанное в чердачном потолке. Затем вздохнул и продолжил:
— Ох уж эта старуха! Больше всего она любит человеческий голос. Не просто голос: слова! Особенно когда их произносят дети. А «белый» — слово на редкость симпатичное!