О славе?
О карьере или получении еще одного образования?
О национальной идее?
О ране оскорбленной справедливости, после чего хочется жизнь положить на узнавание сладости отсроченной мести?
О желании сделать из детей вундеркиндов и/или олимпийских медалистов?
О жажде стать чемпионом мира по чему угодно?
О мечте слетать в космос?
О покорении вершин?
Об «увидеть Париж и умереть»?
Наверное, мимика у него была еще та.
— О цели в жизни, — улыбнулась она. — Не иметь четко поставленной цели — это плохо?
Он задумался. Привести в пример идейных фанатиков? Не разбирая средств, они гонят окружающих туда, куда считают нужным. Чужие желания их не волнуют, и цель у них, определенно, есть. Или: заработать миллионы — чем плохая цель? Многих устраивает. И тоже — вперед, по трупам, наплевав на дружбу и прежние отношения. Или — совершить нечто небывалое, чтобы прогреметь в веках, давать интервью, красоваться на обложках, дефилировать на подиумах и выступать на корпоративах…
Люди, прущие к искусственно изобретенным целям, ему не нравились. Цель, достойная быть осуществленной, должна родиться в сердце — прийти сама и изменить жизнь к лучшему. Как любовь.
Впрочем, почему «как»?
— Не иметь четко поставленной цели не плохо, — сказал он, — а хорошо. Кто имеет в жизни четкую цель, тот для счастливой жизни потерян.
Ошарашил, да. Ее длинные ресницы вздернулись:
— Но ты… У тебя есть цель, и ты счастлив.
— Когда-то давно — да, у меня была цель. Я достиг ее. Теперь иду вперед вместе с ней.
Она поняла. Благодарно прижалась.
— А как же прочее? — послышалось тихое.
— Прочее не интересует.
— Но сказанное тобой «вперед» — оно бывает разное.
— Направление как у всех: посадить дерево, построить дом, родить сына, а дальше — преумножать.
— Целью теперь стало это?
Он покачал головой:
— Это — средство.
— А цель… кроме счастливого семейного очага… она осталась?
— Конечно. Я в нее часто целюсь… — зашептал он, одной рукой привлекая к себе любимую, другой потянувшись вниз, — и с удовольствием попадаю…
Девиз Деда Мороза
Все чаще суставы предсказывали погоду лучше умников из телевизора, дружба с тростью давно представлялась ногам замечательной идеей, но несмотря ни на что хотелось по-детски верить в чудо. Увы. Постепенно и неотвратимо ожидание начала чего-то светлого превращалось в ожидание конца. Кого выбрала моя Лялечка, девица-краса, на которую заглядывались непоследние люди города? Непутевого Гришку-Исусика, подвинутого на религии. Я возражала, даже не пришла на свадьбу. Дальше лучше не стало, восемнадцать лет дочка и зять живут отдельно, в далеком городишке, куда Гришку отправило служить церковное начальство.
Рождение внучки ничего не изменило. Мне казалось, что Лялечка однажды одумается, вернется и начнет нормальную жизнь, но… «Религия — опиум для народа». Засосало по самое не балуй.
Детей у дочки больше не было. Она устроилась воспитателем в детский сад, я следила за ней и внучкой издалека, так прошли годы. Когда Лялечки не стало — сказались последствия тяжелых родов — я работала в составе ООНовской делегации, металась между Женевой и Нью-Йорком с судьбоносными для планеты проблемами. На похороны попасть не получилось, иначе карьера полетела бы к чертям. Впрочем, она и так полетела, спровадили меня на пенсию, едва позволил возраст. А что на пенсии делать? Кошку завести и цветы разводить? Не мое это. Думаю: надо Варьку из захолустно-ритуальных дебрей изымать, пока наш святоша ее в монашки не определил. Мне правнуков увидеть хочется. Не сейчас, конечно, а в принципе.
Новый Год — идеальная дата. В полдень тридцать первого декабря я выехала в аэропорт из пораженной предпраздничной лихорадкой столицы. Привезенные знакомыми неподъемный хамон-иберико (с таким в руках даже самый плюгавый Давид любому Голиафу Гераклом покажется), гигантскую «таблетку» пармеджано-реджано (твердого, как камень, и тающего на языке с искрящимся хрустом, не передаваемым словами и не поддающимся подделке), баварские колбасы (ароматные, манящие, взятые списком, без разбору)… Подарки, каких сроду не видывали в обреченном на штурм захудалом городишке, заполнили несколько сумок. В самолете соседом оказался основательно наотмечавшийся Дед Мороз — в украшенном снежинками тулупе и шапке, с накладной бородой.
— В Новогоднее чудо веришь? — дыхнуло мне в лицо кислым перегаром.