Столетия спустя, пренебрегая законами времени, демоны проникли в работы доктора Зигмунда Фрейда. В «Фарфоровой лавке, переполненной ненавистью» призрак демонстрирует настоящую психоаналитическую проекцию, тонкую нематериальную фантазию, которая в иных случаях проявляется благодаря магическим свойствам ткани или бумаги.
В западном воображении метаморфозы происходят неожиданным, а иногда и пародийным образом, переходя из одной твёрдой формы в другую. Яркий классический пример – Золушка с тыквой и мышами, превращёнными в королевскую карету. В Японии трансформации носят более творческий характер: вместо того чтобы изменять формы, они их создают, материализуя чувство или эстетическую концепцию, когда животное, изображённое на рисунке, оживает. Зверь потакает инстинктам, иногда агрессивным и кровавым, прежде чем воссоединяется со своим статичным двухмерным изображением, как в «Мальчишке, рисовавшем кошек».
В отличие от чисто психического феномена, демонстрируемого в истории про фарфоровую лавку, здесь материализация имеет основой всего лишь рисунок. Основа слишком тонкая для пародийной трансформации, к которой стремится западная магия. Наоборот, воображаемое черпает силу воздействия из диспропорции между хрупким исходным материалом и конечным результатом. Изображение увядает, когда отделяется от своего исходного носителя (как в истории «Картина, имеющая душу»), нарисованная женщина обретает плоть («История о том, кто влюбился в портрет»), огонь сжигает ткань, а затем и весь город («Великий пожар от платья с длинными рукавами»).
Эта способность порождать чудеса, дарованная бумаге, холсту, шёлку, лишь отражает принципы цивилизации, где хрупкие вещи играют такую привилегированную роль, которую европейское искусство подчёркнуто отводит благородным материалам: камню или металлу. Точно так же рельеф страны и её сырьевые ресурсы объясняют обыденность, свойственную японским вампирам.
В стране, где дерево, картон и бумага составляют среду обитания чаще, чем камень, где ландшафт исключает горные хребты и ущелья с крутыми склонами, подражатели графа Дракулы физически не могут жить в причудливых замках, вросших в грозные скалы. Подобно вампиру из японской сказки, жившему на дне реки, им приходится довольствоваться убежищами, которые предоставляет природа. Благодаря простому и надёжному обиталищу вмешательство вампиров в дела людей кажется ещё удивительнее.
Заросшие цветами деревенские кладбища, простота культовых сооружений, утопающих в садах, вместо печальной и величественной торжественности, принятой на Западе; простая, без малейшего признака таинственности архитектура японских зданий, отсутствие драматизации смерти, лишённой мрачной легенды и авторитарной роли, что является обычным атрибутом в христианстве, – всё это обстоятельства, которые объясняют вторжение призраков в привычную нам вселенную и связь, которую они часто поддерживают с людьми. Когда живые осознают свою ошибку, они разочаровываются, иногда пугаются. Порой и мёртвые отказываются соотносить своё поведение со знакомым обликом, проявляя агрессию. Однако тот ужас, который они внушают, лишён парализующего эффекта, свойственного европейским призракам. В результате встреча со сверхъестественным часто становится для живых просто очередным испытанием, своего рода инициацией, и завершается победой человека над призраком благодаря отваге и прежде всего хитрости.
Но японское воображение не только распахивает двери смерти. Оно подводит основание под концепцию перевоплощения: люди, предназначенные друг другу, после смерти и нового рождения опять находят тех, кого знали в прошлой жизни, в другом месте и в другом времени.
Так рождается своеобразный религиозный колорит, характерный для японских авторов, а вовсе не для западных. Он придаёт специфическую окраску некоторым метаморфозам, которые заметны в «Истории Зелёной ивы», «Смерти дикой утки». Если бы эти чудесные превращения произошли по воле волшебной палочки феи или по прихоти западного чародея, истории всего лишь потревожили бы ум любопытного читателя, как ни странно, добившись успеха. В Японии же они обращаются прямо к сердцу, поскольку в их основе лежит непостижимый закон переселения душ.