И вот он здесь. Барти не сомневался, кто именно приедет представлять Дурмстранг на Турнире. Кто был настолько же блестящ, как Гарольд Саксон, так же умен, столь же невероятен? Ему не было равных — нигде и никогда.
Сейчас (Барти видел со своего места) Гарри сидел за столом и с аппетитом уплетал тыквенные коржики. Барти сглатывал скопившуюся в горле слюну, нервно проводил пальцами по тонкой линии шеи, как будто помогал еде попасть в желудок, сосредоточенно жевал, точно это было чем-то важным и увлекательным. И, конечно, не был бы собой, если бы его стиль не отличался хоть слегка от стиля других ребят, членов команды — верхняя пуговица формы была расстегнута. О, Барти не нужно было фантазировать, что скрывалось под формой, тонкие изгибы шеи Гарольда Саксона он знал, помнил на ощупь, изучил наизусть. Барти мысленно представлял, рисовал карту родинок, чертил знакомую дорожку. Пришлось до боли сжать губы, чтобы не застонать.
Он выдержал два невыносимо долгих часа, когда все студенты чавкали, жевали, глотали и вели себя так, точно не ели сто тысяч миллионов лет. Он извелся. Под конец вечера не то, что есть, — дышать мог с трудом. Они так ни разу и не взглянули друг на друга открыто, но часто, уткнувшись в стакан с тыквенным соком, полный весь вечер, потому что было совсем не до еды, Барти ловил на себе знакомый обжигающий взгляд. И таил в посудине улыбку готовящегося атаковать хищника.
Вечер заканчивался. Барти отсыпал последнюю порцию шуток, пустил еще парочку острот и спешно удалился. Бежал по коридорам, точно марафонец. Заперся в библиотеке, удачно пустой, зарылся в первую попавшуюся книгу, содержимого которой не видел, хоть и пытался читать. Его бросало то в жар, то в холод, швыряло от возбуждения к апатии, никаких заклятий против этого не существовало и зелий тоже, Барти уже неоднократно проверил. Временами приходилось обтирать мокрые руки о мантию, напоминать себе о необходимости дышать.
Шаги он учуял, точно дикое животное, за километр. Замер. Почти остолбенел. Он знал это движение. Этот великолепный звук. Он узнал бы его из миллиарда других.
Он узнал этот запах терпкого вина и корицы — самый сладкий запах на свете.
Он знал эти зубы, впившиеся и терзающие шею, знал пальцы, прошедшие по ключице, вдоль спины, сжавшие ягодицы. Знал язык, что змеиным жалом вторгся ему в рот
— Гарри! — прошептал он и ощутимо больно укусил любовника за губу. Тот зарычал. Барти знал, что это означает — ему нравится.
И каждый толчок у себя внутри, каждый стон, каждый глубокий вздох, и сладкий поцелуй был ему знаком. Барти отвечал на них с жадностью голодного, которому, наконец, дали хлеба.
****
Все закончилось и пришлось применить Диффиндо, чтобы скрыть следы отчаянной запрещенной, как Запретный Лес, любви. Барти еще находился в каком-то безвременье и беспространстве, Гарри с присущей ему легкостью и грацией надевал рубашку, снова не застегивая верхнюю пуговицу.
Барти аккуратно поцеловал его в висок и дважды в губы, не особо обращая внимание, что он слегка отстранился, погладил по небритой щеке. Укусил за губу, в шутку, играючи, за что получил шлепок по заду и рассмеялся.
— Ты меня с ума сводишь, — покачал головой он.
— Ладно, — Гарри поправил воротник и самодовольно усмехнулся отражению в зеркале, — я запомню. Будешь винить меня в своем помешательстве.
Барти улыбнулся. Смотрел, как тонкие пальцы любовника быстро справились с одеждой, кое-как нацепил мантию, не особо глядясь в зеркало. Они вышли не вместе — Гарри, как условились, чуть раньше.
Барти нагнал его в коридоре через минуту. Аккуратно взял за руку, сжал тонкие длинные пальцы.
— Близится война, Гарри. Темный Лорд скоро получит власть. Мы изменим весь магический мир. Ты ведь на нашей, — он тряхнул головой, каштановая грива рассыпалась по плечам, — на МОЕЙ стороне?
— Определенно, — кивнул Гарри, склонив голову, — мы всегда на одной стороне, мой дорогой. Ты же знаешь.
========== 75. Сестра Мэри-Юнис Макки и Рамси Болтон ==========
Дьявол всегда узнает своих приспешников. Узнает по голосу, учует по запаху. Дьявол знал, кто перед ним, и, едва посмотрев, знал, что хочет от него очередной мелкий человечишко. Они все были такими предсказуемыми, Божьи создания. Такими же, как и сам Господь.
Он сидел в высоком кресле, точно на троне, и пил напиток богов. Изуродованные оскалом, губы его знаменовали решимость и говорили о невиданной жестокости. Дьявол любил таких прислушников. Преданные, как псы, устали не знающие в издевательствах, жадные до чужой крови и получающие истинное наслаждение от чужой боли — о, это было то, что нужно. Идеальный грешник для одного из почетных мест в Аду.
Дьявол в обличье монахини гордо и статно шагает к креслу. Мелкий человеческий раб и не думает убавлять спесь, смотрит так, будто перед ним — обычная букашка. Нечистый это запомнит. Вспомнит, когда слуга его будет гореть в аду.
— Ты звал меня.
— Я заждался, — наглый взгляд с прищуром осматривает Лукавого, — монахиня?
— Сестра Христова, — усмехается Сатана, — самое невинное создание из послушниц, самая чистая душа.
— Весьма необычно, — человеческая мошка пьет вино, которое подкатывает комом под кадык, — очень необычно, я бы сказал.
— Почему же? — Лукавый сдерживает усталый вздох, — сестра Христова. Мы с Христом, в общем, тоже братья. В некотором смысле.
— Ладно.
Грешник нетерпеливо встает со своего трона, прыжком очутившись рядом с Духом Зла. Пытливо в глаза заглядывает, яростно ищет ответа.
— Ты знаешь, зачем я звал тебя?
— Все зовут с одной и той же целью. Власть. Деньги. Похоть. Сладострастие.
— И какова же моя цель?
— Власть, — заурядным голосом, устало, отвечает Лукавый, — ты так же предсказуем, грешник, как и все твои братья.
— Правильно, — он улыбается и дарит три коротких гулких шлепка — аплодисменты. — Что я должен сделать для этого?
Нечистый нежными пальцами монахини касается небритой мужской щеки. Ласкает кожу, спускается вниз. Гладит кадык, в котором будто удары сердца слышны.
— Отдай мне свою душу. И подпиши нашу сделку кровью — Сатана шепчет в самые губы, как любовница, почти целует, почти страстно.
— Согласен, — ни секунды не раздумывая отвечает грешник, покорно склоняя голову. Он давно уже все обдумал. И давно уже все решил.
Улыбка, которую можно было бы назвать счастливой, знай Дьявол, что такое счастье, расцветает на его устах. Лукавый смеется нежным смехом прислужницы Бога. Достает из рясы несколько листков тонкого пергамента. Аккуратным ножом резко чертит по коже близ шеи, смертельно близко к сонной артерии, дабы у человеческой мошки не осталось сомнения, как быстро он может быть убит.
— Сделка свершена. У тебя будет все, что хочешь. Громкие победы и абсолютная власть, женщины, вино, кутежи, рабы. Люди будут бояться тебя и склоняться в почтительном уважении при одном лишь твоем имени. Но отныне и до конца твоих дней, ты принадлежишь мне. И душа твоя будет гореть в аду, когда ты покинешь эту грешную землю
Сделка скреплена поцелуем, длящимся чуть дольше, чем платонический.
Дьявол улыбается нежной улыбкой монахини.
Дьяволово отребье счастливо.
========== 76. Пейдж Метьюс и Золотое трио ==========
Пейдж нравилось здесь работать. Правда, она была очень удивлена, когда профессор Дамблдор собственной персоной явился в их дом (Пейдж, скорее, привыкла к тому, что туда регулярно наведываются демоны, а не маститые преподаватели маститой школы), и настоял на том, чтобы она учила детишек в Хогвартсе. Пейдж смутили его похвалы и вера в ее исключительные способности. И даже уверения Фиби и Пайпер в том, что она — одна из Зачарованных, избранная, совершенно особенная, не очень-то придавали уверенности. Пейдж была ведьмой начинающей, сама еще училась, и не очень хорошо представляла, как может учить еще кого-нибудь. Но сестрам все же удалось ее уговорить и вот уже она в Хогвартсе, преподает травологию.