Сегодня такого не случится. Мисси знала это по холодным ладоням, становящимися с каждым мигом все более ледяными, по прерывистому дыханию, которое она бесполезно пыталась задержать в горле, по адской боли в спине, израненной от рук прошлой же версии самой себя. Сегодня наступит конец — окончательный и бесповоротный. Последний. Завершающий. Долгая жизнь, столетия борьбы и пожара внутри, в груди, в сердце, столетия ожидания дорогого друга в качестве узницы, завершены. Она умирает, как жила — одна, без свидетелей, без награды и без надежды. Чтобы знать, что рано или поздно такое должно было случиться, не нужно быть ясновидящей или сильным аналитиком. Такова участь всех одиночек, бросивших вызов обществу. Умирать в забвении, подальше от всех.
Дышать тяжело и больно. Каждая затяжка воздухом дается с трудом и остро болит. Грудь словно камнями придавили, почти не вздымается при вздохе. Дыхание тяжелое, свистящее, точно у больного чахоткой. Будь ты маленьким ребенком, пьяницей, учителем или Повелителем Времени, Смерть никого не щадит и всегда одинакова.
Мисси щурит глаза, почти потерявшие способность видеть, но делает это по привычке. На самом деле ей вовсе не нужно рассматривать приближающийся к ней силуэт, она узнала бы его по запаху, по звуку шагов. Она точно знает, кто это. Костлявая старуха с косой пришла забрать лучшую свою ученицу. Возможно, перед гибелью она ее даже коронует.
Но Мисси ошиблась. Точнее, была совершенно не готова увидеть ту, кого увидела — бледнолицую и прекрасную монахиню с глазами цвета теплого шоколада. Повелительница времени даже стала сомневаться, действительно ли перед нею Смерть, явившаяся убить ее?
Сегодня был день сюрпризов. Встретить свою прошлую версию, горячую, как девятый круг Ада, наслаждаться одним на двоих безумием, рвать себя на куски, метаться от Мастера к Доктору, от прошлого к настоящему, от себя к любимому существу, и с такими усилиями в конце концов сделать окончательный выбор, что стоил ей жизни. А теперь увидеть перед собой совсем иной облик своего лучшего учителя, что вот-вот станет ее палачом. Странный день, и это еще мягко сказано.
Когда Смерть в монашеской рясе склонилась к ее лицу, очевидно, жаждя поцелуя, Мисси поджала губы. Нет. Она не может позволить себе умереть. Не сейчас, когда свет, который она увидела, наконец, не ослеплял ее. Не теперь, когда ее космический идиот вновь подвергает себя опасности, борясь с врагами за своих любимых людей-игрушек. Она, черт возьми, не может вот так просто сдаться, когда Доктору больше всего нужна помощь. Когда Доктору нужен Друг.
Смерть склоняется ниже, дышит Мисси в губы. Проникновенные ее глаза сверлят глаза умирающей. Нет, нет, нет. Мисси слабо мычит, сопротивляется, кусает губу, ощутив на ней кровь.
— Не противься, — поет Смерть, проведя бледной рукою по монашеской рясе, — больно не будет. Ты же знаешь.
— Пошла к черту! — выдавливает из себя Мисси, брызнув слюной точно ядом. — Я тебе не дамся. Не сейчас. Я не могу сейчас умирать.
— Это не тебе решать, — раздался ответ, лезвием порезавший ухо, — только мне. Ты уже умираешь, моя прекрасное произведение. Отдайся мне.
— Нет! — собрав последние силы в кулак. — Ты не создана для того, чтобы забрать у меня жизнь. Отнимай жизни у других, простых смертных. Холопы будут тебе рады и встретят как друга, а я — нет.
— Ты правда думаешь, что можешь долго противиться мне, Мисси? — напевает черная монахиня, разливая вокруг сладостный удушающий запах.
Правда ли Мисси, умирающая и воскресающая бесчисленное множество раз, думает, что и в этот раз сможет обмануть свою упрямую учительницу? Да. Сможет. Должна. Обязана.
— Так было всегда — с откровенным вызовом в голосе бросает она в бледное обличье Костлявой. — Забыла?
— Помню, — склонив голову, кивнула Смерть, — но ты всегда предлагала мне что-то взамен. Я отпущу тебя, если дашь мне что-то лучше твоей жизни.
— Чего ты хочешь? — слегка подняв голову, насколько позволяют силы, спросила Мисси, заглянув в темные беззвездные глаза.
— Я дам тебе еще немного времени, — почти шепчет Смерть, — но взамен ты отдашь мне все свои регенерации. Это тело станет твоим последним, Мисси. И, когда ты будешь умирать в следующий раз, это станет твоим финалом.
— Идет — кивнула Мисси, не секунды не раздумывая. О чем другом может думать Мастер в миг, когда Доктору грозит смертельная опасность?
Смерть улыбается, проведя бледной рукой по ее лбу. Мир превращается в набор звуков, снова становится цветным. В ноздри ударяют запахи — леса, хвои. И опасности, которую Мастер способен ощутить за километр.
Смерть улыбается и напев еще раз о том, что эта жизнь — последняя для Мастера, исчезает в багровой дымке заката.
Теперь, наконец, Повелительница времени чувствует облегчение. Встав и отряхнув изрядно помятое платье, она быстро шагает в сторону деревни — туда, где оставила Доктора, уйдя в закат со своим прошлым, в закат, оказавшийся очень несчастливым.
У нее будет время. Помочь Доктору победить. Еще насладиться их дружбой. Принять давно прожитое и пережитое. Ощутить новое. Почувствовать. У нее будет время жить, а, когда придет время умирать снова, она непременно придумает, как обмануть Смерть, как обманывала уже неоднократно. В конце концов, Мисси не зря была ее лучшей ученицей. Не зря так долго у нее училась.
Все это будет потом, в будущем, далеком или не очень, в другом дне, который пока еще не настал. А пока же Мисси делает то, что делала всегда, когда ее любимому упрямому идиоту грозила опасность — несется к нему, сломя голову и едва поправив измятое платье. Несется на помощь с неизменным громким и взволнованным криком:
— Доктор!
И знает, что он ее слышит. Потому что они учуют друг друга по запаху. Где бы ни были.
========== 111. Минерва МакГоннагал и Малифисента ==========
— Почему, — Малифисент сделала осторожный глоток, зажмурилась, ощутив приятное тепло разливающегося по горлу чая, — ты так заботишься обо мне, Ми?
Пожалуй, во всем огромном мире именно она была единственным человеком, которому можно было называть суровую и строгую волшебницу Миневру МакГонагалл таким образом — Ми. Как сладко звучащую ноту в музыкальной гамме. И, в то же время, подчеркивая — «моя».
Действительно, стоило ли профессору МакГонагалл так рьяно печься о сохранении ее доброй репутации и сбережении ее маленького секрета от человека, который был сердцем Хогвартса, и от которого ни у кого никаких секретов быть вообще не должно было бы? Малифисент работала в Хогвартсе относительно недавно, но репутация ее была безупречной. Ей нравились занятия и атмосфера школы, нравилась ее размеренная будничная жизнь — настоящий катарсис после темного периода, в который она погрузилась надолго, связавшись с Пожирателями, принимая наркотики, чтобы заглушить боль от кровоточащей в душе раны, когда все в ее жизни пошло не так. Студенты любили ее занятия, любили проводить эксперименты никак не меньше ее самой, и в общем, они стали настоящей командой. Чем не идеальная жизнь, не так ли? Только и остается, что радоваться происходящему да спокойно жить. Ведь она заслужила после всей бури хоть каплю спокойствия.
Миневра, однако, была настроена иначе. Решимость, с которой она оберегала страшную тайну новой преподавательницы ото всех, особенно от директора, могла бы вести за собой людей в атаку при случае новой магической войны. Хрупкая женщина в остроконечной шляпе билась за ее секрет подобно львице, и сдаваться явно не собиралась. Малифисент, как не старалась, все не могла взять в толк — почему?
МакГонагалл чуть приподнялась в кресле, где все это время сидела, расслаблено сложив руки на подлокотники. Потянулась за чаем, подобно подруге, отпила совсем крошечный глоток, и вновь поставила чашку на стол.
Когда она улыбнулась слегка, самым краешком губ, в сердце другой колдуньи что-то екнуло. Улыбка принадлежала взрослой женщине, коей Миневра сейчас являлась, но напомнила летние ночи, проведенные за созерцанием звезд вместе, и сладость яблок в саду дома семьи МакГонагалл.