– Будьте любезны, мистер Колвелл, ответьте на единственный вопрос.
– С радостью отвечу хоть на сотню, миссис Хант.
– Достаточно и одного! Вы сохранили облигации, приобретенные мной?
– А какое это имеет значение, миссис Хант?
Ага, он увильнул от ответа!
– Скажите просто «да» либо «нет». Они у вас?
– Да, по…
– И кто же является их истинным владельцем?
– Вне всяких сомнений, я.
– Вы? – улыбка собеседницы была проявлением каких угодно чувств, кроме радости.
– Именно, миссис Хант, я.
– И вы намерены оставить их себе?
– Конечно.
– Вы не собираетесь вернуть мне их, даже если я готова выкупить свои облигации по 96,5?
– Дорогая миссис Хант, – мягко и без малейшего укора начал Колвелл. – Выкупив у вас эти облигации по 96, когда они шли по 93, я потерял на бумаге 3 тысячи долларов.
Вдова печально улыбнулась, и это была печаль о том, что собеседник считал ее непоправимо глупой.
– Когда вы, миссис Хант, пожелали выкупить их у меня по 93, они уже стоили 96,5. Продай я их вам по этой цене, мой убыток в три тысячи стал бы уже реальным.
Губы вдовы вновь тронула улыбка, но уже без печали, теперь возмущение сменило его.
– В память о нашей дружбе с Гарри я согласился на невыгодную продажу, чтобы избавить вас от тревог. Но я не нахожу поводов дарить вам 3 тысячи долларов, – тихо и твердо закончил он.
– А я об этом вас и не просила, – раздраженно воскликнула она.
– Если бы вы понесли убытки по моей вине, все обстояло бы по-другому. Но все ваши деньги до последнего цента у вас. Реши вы выкупить облигации обратно, практически за те же деньги, вы остались бы в выигрыше. Но сегодня вы хотите купить их по 96,5, когда на рынке они идут по 104. По-вашему, я обязан пойти на это, поскольку вы вините меня в том, что сами отказались следовать моей рекомендации?
– Вы используете мою беззащитность, чтобы нападать на меня, мистер Колвелл! А мой муж считал вас своим другом! Поверьте, я не позволю вам творить беззаконие! Конечно, вы надеетесь, что я отправлюсь восвояси и спущу вам все с рук! Нет уж, увольте! Я пойду к юристу и выясню, может ли друг моего супруга поступить со мной подобным образом! Поверьте, вы пожалеете!
– Да, миссис Хант. Я уже жалею. И чтобы в дальнейшем мне не пришлось жалеть снова, будьте любезны, не переступайте больше никогда порог этого офиса. И обязательно проконсультируйтесь с юристом. Всего наилучшего, мадам, – ответил любезнейший джентльмен Уолл-стрит.
– Поживем – увидим, – все, что услышал от вышедшей прочь гостьи Колвелл.
Он взволнованно расхаживал по кабинету. Выдержка редко отказывала ему. Нынешнее состояние было непривычным и неприятным. Тут застрекотал биржевой телеграф. Колвелл бросил отстраненный взгляд на ленту и прочитал: «Пятипроцентные облигации Man. Elec. – 106,5».
История со скипидаром
Настал момент, когда конкуренция на рынке скипидара достигла своего пика. Отрасль была похожа на банку с пауками. В конце концов, ситуация испортилась окончательно – и наступило гробовое молчание. Никому уже не хотелось сотрясать воздух ненужными речами, и это пугало больше всего. Убытки несли все. Но каждый не терял надежду, что его потери все же меньше, чем у других, и значит, он дольше останется на плаву. Уцелевшие верили, что продержатся до лучших времен. Конечно, если большая часть команды умерла с голоду, то оставшиеся могут поделить их пайки и наесться до отвала. Америке это было не впервой: порой какую-нибудь отрасль охватывала суицидальная истерия. Понять или объяснить ее невозможно. Но как же обойтись без непризнанного гения, который, взявшись неизвестно откуда, провозгласит: «Перепроизводство!» – и понимающе вздохнет, словно и правда нашел секрет наступившей депрессии.
Настал подобный момент и для скипидарного бизнеса, когда-то весьма доходного, а ныне – очень убыточного. Совсем недавно он сытно кормил тысячи людей, а сегодня дает скудные крохи со стола лишь скромной горстке работников. Мистер Альфред Нойштадт, крупный финансист центра скипидарной промышленности, однажды заговорил об этом плачевном факте со своим шурином. Незавидная картина в отрасли заставила мистера Якоба Гринбаума оживиться. Он уже увидел сказочные перспективы. И правда, виды на будущее были очень даже радужными. Ему пришло в голову организовать скипидарный трест. Первым делом он за бесценок скупил семь обанкротившихся заводов. Эти когда-то самостоятельные предприятия он решил объединить в эдакого упитанного «спрута». Подобными словами Гринбаум расписывал планы на будущее своему дальновидному родственнику. Вскоре начинающий монополист прибрал к рукам девять других предприятий, обескровленных нагрянувшим кризисом. Теперь в его ведении находились «невероятные производственные возможности». Затраты же поражали воображение своими ничтожными размерами. Формально бизнес принадлежал и его зятю, Нойштадту. На рынке появился банковский дом Greenbaum, Lazarus & Сº.