По его коже пробежал холодок. Но учтивость и тут не покинула его. Колвелл поприветствовал гостью со всей возможной любезностью. Она лишь слабо кивнула в ответ и выдохнула:
– Облигации.
– Что с ними не так?
– Мои бумаги.
– О чем вы, миссис Хант?
Гостья без сил опустилась в кресло. И в приступе отчаянья воскликнула:
– В каждой газете написали об этом! Сначала я решила, что Herald ошибается. Поэтому просмотрела Tribune, Times и Sun. Увы! Все пишут одно – 93!
– В самом деле? – успокаивающе улыбнулся ее собеседник.
Но его улыбка возымела совсем не тот эффект, на который была рассчитана. Негодуя от того, что человек, виновный в ее треволнениях, до того легкомыслен и бессердечен, что в силах улыбаться, миссис Хант возмутилась.
– Неужели это не говорит вам о том, что я потеряла три тысячи!
Ее голос зазвенел от сдерживаемого гнева. Весь ее вид выражал обвинение. «Как ты выкрутишься на этот раз?» – словно спрашивала она. Да, супруг Эмили сделал все, что мог.
– Это не так. Вы же не хотите продать их сейчас по 93 доллара? Вы станете продавать их, когда они вырастут до 110 или еще дороже.
– А если бы я пожелала продать их немедленно, потеряла бы 3 тысячи? – вскинув подбородок, спросила вдова и тут же сама себе ответила: – Конечно, потеряла бы. Это же ясно как божий день!
– Непременно потеряли бы, дорогая миссис Хант, однако…
– Я была уверена, что окажусь права!
– Но вы же не хотите продавать свои бумаги?
– Естественно, не хочу! Это безрассудно! Я не готова терять ни одного доллара, не то что три тысячи! Только не в моих силах помешать этому!
Мне же говорили, предупреждали, – застонала гостья. – Зачем я ввязалась в эту авантюру!
И тут посетительница, отойдя от темы, стала перечислять все несчастья, постигшие ее на жизненном пути. Ее стенания о том, как мало на земле справедливости и порядочности, возымели действие на Колвелла. Он неожиданно сам для себя, забыв все правила биржевика, неосмотрительно предложил:
– Если пожелаете, можете забрать свои 35 тысяч прямо сейчас! Эта операция вызывает у вас чересчур много тревог!
– Послушайте, мое душевное спокойствие тут ни при чем. Я лишь хотела бы, чтобы все это оказалось сном. Меня терзают мысли, что в трастовой компании Trolleyman’s мой капитал не подвергался никакому риску, хоть доход с него и был невелик. Однако, если вы настаиваете, чтобы я не продавала их, – тут она сделала многозначительную паузу, словно дожидаясь его возражений, – я послушаю вашего совета.
– Миссис Хант, – Колвелл вновь был сама любезность, – я стремился лишь вернуть вам радость жизни и поддержать в трудные времена. Приобретая ценные бумаги, надо набраться терпения. Пройдут недели, месяцы до того, как вы сможете выгодно продать их, даже если цена на них неоднократно будет снижаться. Предугадать, как пойдут дела на рынке, не может никто. Но не стоит тревожиться, если даже облигации подешевеют до 90 или даже 85, хотя это практически невозможно.
– Как у вас язык поворачивается такое говорить, мистер Колвелл! Если цена снизится до 90, я лишусь 6 тысяч долларов! Именно! Мой друг сказал, что на каждом пункте снижения я лишаюсь тысячи долларов! А если они опустятся до 85, – она загнула несколько пальцев на руках, – 11 тысяч!
Взгляд ее метал громы и молнии.
– Как вам не стыдно говорить мне, что не стоит тревожиться, милостивый государь!
Окажись анонимный друг вдовы, объяснивший ей так мало и все же более, чем достаточно, в пределах досягаемости, мистер Колвелл с наслаждением вытряс бы из него всю душу. Но обуздав душившую его ярость, он невозмутимо произнес:
– Я стараюсь донести до вас все обстоятельства. Снижение цены на 10 пунктов опасно только для спекулянта, желающего сорвать куш в течение недели. Хотя и это вряд ли возможно. Но сказаться на вас это никак не может. Упади они как угодно низко, вас никто не принуждает избавляться от них. Они останутся у вас до тех пор, пока снова не поднимутся в цене. Позвольте мне показать вам это наглядно. К примеру, дом ваш стоит 10 тысяч долларов.
– Мой муж отдал за него 32 тысячи, – перебила его собеседница. Хотя ее исключительный ум тут же привел ее к мысли, что это не так уж и важно. Она неловко улыбнулась, словно прося прощения за свое неуместное вмешательство. Естественно, Колвелл не мог не знать настоящую цену ее жилища.
– Превосходно, – кивнул Колвелл, блистая недюжинным хладнокровием, – пусть будет 32 тысячи. В среднем, так и стоят дома в вашем квартале. Допустим, какие-то обстоятельства не позволяют вашим соседям продать свой дом дороже 25 тысяч. В конце концов, трое из них уступают свою недвижимость по этой заниженной цене. Но кто обязывает вас следовать их примеру? Вы-то знаете, что раньше или позже найдутся покупатели, желающие купить ваше жилище за 50 тысяч. Вы не уступите свой дом за 25, так есть ли повод для тревог? Взгляните на ситуацию с облигациями как на подобную. Стоит ли беспокоиться?