(14) Наутро послов вывели к войску, и воины решили не тревожить пафлагонцев, чтобы те их тоже не тревожили. После этого послы ушли, а греки, сочтя, что кораблей достаточно, сели на них и весь день и всю ночь плыли с благоприятным ветром, имея Пафлагонию по левому борту. (15) На другой день прибыли в Синопу и причалили в Армине, синопской гавани. Синопяне живут в краю пафлагонцев, а сами они выходцы из Милета. Как дар гостеприимства они послали грекам три тысячи медимнов муки и полторы тысячи кувшинов вина.
Туда же приплыл Хейрисоф с трехрядными судами. (16) Воины рассчитывали, что он им что-нибудь привезет, но он не привез ничего и только передал, что и начальник флота Анаксибий, и все прочие их восхваляют и что Анаксибий сулит им плату, если они выйдут из Понта. (17) В Армине воины оставались пять дней.
Так как всем казалось, что Греция уже близко, им чаще чем прежде стало приходить на ум, как бы вернуться домой, нажив хоть что-нибудь. (18) И так они стали думать, что если избран будет один полководец, то одному легче, чем при многоначалии, удастся управлять войском и днем и ночью, и если понадобится что скрыть, он легче утаит это, а что понадобится сделать поскорее, с тем он вернее не замешкается: ведь больше не нужны будут разговоры друг с другом, а что решит один, то все выполнят, между тем как прежде начальники все делали большинством голосов. (19) Соображая все это, они имели в виду Ксенофонта. И младшие начальники, явившись к нему, сказали, что думает войско, и каждый, выказывая свою приязнь, уговаривал его принять власть. (20) А Ксенофонт и хотел этого, полагая, что так и у друзей он будет в большем почете, и на родину придет его громкая слава, и войску иногда он сможет быть полезен. (21) Такие мысли порождали в нем желанье стать самовластным правителем. Но тут же он становился в тупик, когда думал о том, что ни один человек не ведает, как все обернется в будущем, и по этой причине можно и добытой славы лишиться. (22) И вот, не зная, как тут рассудить, он счел за лучшее спросить совета у богов. Приведя к алтарю две жертвы, он заклал их во имя Зевса Царствующего, как было предуказано ему в Дельфах; да и сон свой, который Ксенофонт видел, когда впервые принял на себя вместе с другими заботу о войске, он считал посланным от того же бога. (23) И еще он вспомнил, что когда отправлялся из Эфеса, чтобы выйти с Киром в поход, справа закричал орел, — но орел этот сидел; и сопровождавший Ксенофонта гадатель сказал, что это великое знаменье, простым смертным не являемое, и сулит оно и славу, и тяготы: ведь птицы больше всего нападают на орла, когда он сидит; а богатства это знаменье не предвещает: ведь орел чаще всего хватает корм на лету. (24) И когда Ксенофонт принес жертвы, бог ясно указал ему, что он не должен ни домогаться власти, ни принимать ее, если его изберут. А дальше дело было так.
(25) Войско собралось, и все требовали избрать одного. Когда это было решено, предложили Ксенофонта. И едва только стало ясно, что его изберут, если дойдет до голосования, он встал и сказал: (26) «Я счастлив, что вы, друзья, так меня почитаете, — ведь я тоже человек; и я благодарю вас и молю богов, чтобы они дали мне хоть в чем-то послужить вам на благо. Но если вы при избрании отдадите предпочтенье мне, когда среди нас есть лакедемонянин, то и для вас, я полагаю, пользы от такого выбора не будет, — ведь тогда, что бы вам ни понадобилось, труднее будет получить Это от лаконцев, — и для меня, как я думаю, он окажется не так уж безопасен. (27) Ведь я видел, что и с моим родным городом они перестали воевать не раньше, чем заставили всех граждан признать верховенство лакедемонян.[285] (28) И как только это было признано, они прекратили войну и больше не осаждали города. Если я, видев все это, дам повод думать, будто при первой же возможности стремлюсь унизить их достоинство, то не сомневаюсь, что меня весьма скоро проучат за это. (29) И коль скоро вы имеете в виду, что при одном полководце будет меньше раздоров, чем при многих, то не сомневайтесь, что когда вы выберете другого, во мне вы зачинщика раздора не найдете: я считаю, что всякий, затевающий вражду с полководцем в военное время, есть враг собственному спасенью. А если вы изберете меня, то ничего удивительного не будет в том, что некоторые из вас и меня возненавидят».
(30) Когда он так сказал, встало еще больше воинов, говоривших, что он должен принять власть. Агасий стимфалиец сказал, что если дело так обстоит, то это смешно: «Разве лакедемоняне сердятся, если собравшиеся на пир выбирают распорядителем застолья не лакедемонянина? Если все это так, то, по-видимому, нам, аркадцам, нельзя быть и младшими начальниками». И все зашумели, одобряя слова Агасия.
284
I, 12.
285
I, 27. Речь идет о событиях, положивших конец Пелопоннесской войне: в 405 г. афинский флот был разбит спартанцами в битве при Эгос-Потамах на Геллеспонте, и в 404 г. Афины заключили мир со Спартой на условиях, предложенных спартанцами.