С началом генерального наступления германской армии на Кавказ на сторону немцев продолжали переходить десятки тысяч. Германские фронтовые командиры уже прекрасно знали, что, если русских военнопленных отправят в тыл, то почти все они погибнут в пути от голода и лишений. Поэтому обычно их немедленно распускали по домам или же предлагали им остаться при взявшей их в плен германской части в качестве вспомогательных отрядов хиви («хильфсвиллиге», то есть «добровольных помощников»). Те, чьи дома находились в областях, уже занятых немцами, обычно сразу же отправлялись домой. Те же, кому идти было некуда, присоединялись к немцам в качестве вспомогательных отрядов. Поэтому на всем пути легионеров на Кавказ они встречали толпы распущенных немцами по домам военнопленных, которые шли по домам и, естественно, чем только могли, им помогали.
Валлонский легион пользовался как среди немцев, так и среди русских уважением и особой симпатией. Мягкость (в сравнении с немцами) характера бельгийцев была причиной особенно хороших, и даже сердечных, отношений с чинами сформированного при легионе русского вспомогательного отряда из военнопленных, а присутствие в составе легиона русских добровольцев-белоэмигрантов предоставляло еще большие возможности в плане расширения взаимопонимания с местным населением.
Долгое время в ходе наступления не происходило никаких боев. Германские войска продвигались отдельными колоннами, оставляя у себя в тылу многочисленные советские военные части. До тех пор, пока местное население сочувствовало немцам, ожидая от них освобождения от большевизма, от этих частей не исходило для немцев никакой опасности. Когда же положение изменилось, они, конечно, сыграли свою роль.
Необходимо заметить, что форсированный темп наступления сказывался и на физическом состоянии германских войск и, в том числе, валлонских легионеров. Об этом свидетельствует следующий эпизод из военных мемуаров Н.И. Сахновского, написанных им уже после войны.
«Однажды, уже пройдя Армавир, я стоял возле повозки, груженной аппаратами службы связи, когда произошла какая-то маленькая перестрелка и залетевшая пуля попала в ухо рядом со мной стоявшей лошади. Лошадь прыгнула в сторону, и колеса повозки прошли по моей правой ступне, разломав кости. Идти дальше я уже не мог, а потому был эвакуирован. Чтобы дать пример степени утомления и истощения германских войск от этого бесконечного наступления форсированным маршем, интересно отметить, что меня взвесили перед погрузкой на аэроплан, и что вместе с моим пакетом я весил 54 кг при росте метр и 82 см. Я был в прямом смысле слова «кожа и кости» и вряд ли мог выдержать напряжение горных боев со свежими большевицкими частями»[806].
После показавшегося Н.И. Сахновскому «бесконечно длинным» (поскольку на самолете его доставили только до Таганрога) пути эвакуации и последующего лечения в военном госпитале германского города Эльбинг, он, получив свой первый с начала войны отпуск, посетил Париж и Брюссель. Там его поразило, что «совпатриотические» настроения уже цвели махровым цветом в эмиграции», что привело его к нескольким резким столкновениям с некоторыми соотечественниками, все более «розовевшими» и даже «красневшими», как раки в кипятке, по мере того, как чаша весов военной фортуны начинала склоняться в пользу стран-союзниц антигитлеровской коалиции. Тем не менее, в общем, русское эмигрантское сообщество встретило фронтовика хорошо, и, после нескольких прочитанных им докладов и обсуждения положения с соратниками по РИС-О, Сахновский начал принимать меры, способствующие, по его мнению, более полному и планомерному использованию возможностей, открывавшихся для русского национального возрождения благодаря присутствию белых русских в рядах Валлонского легиона на Восточном фронте.