21
Когда он сел обедать, кто-то сказал ему, что среди пленны вели мать Дария, его жену и двух девушек, дочерей его; ув дав знакомую колесницу и лук, они стали бить себя в груд и плакать, считая Дария погибшим. Александр немного помсд лил, и, думая об их горе больше, чем о себе, послал к ни Леоината, велев сказать, что и Дарий жив, и Александра и бояться нечего: он воюет с Дарием за власть, им же буде предоставлено все, чего бы они ни пожелали и что имели пр Дарий. Уже одни эти слова показались женщинам милостивы ми и добрыми; еще милостивее были поступки Александра. О разрешил им похоронить, кого они захотят из персов, разре шил взять из добычи одежды и украшения и нисколько не из 388 менил ни прежнего ухода за ними, ни прежних почестей; денег на себя они получали больше, чем при Дарий. Самая же великая и воистину царственная милость для благородных и целомудренных женщин, ставших пленницами, была в том, что они не слышали подлых оскорблений и не ожидали их, а жили словно и не в лагере врага, а в стенах святого и чистого девичьего терема, где они вели жизнь, недоступную для чужого глаза и уха. А между тем рассказывают, что жена Дария была из всех цариц первой красавицей, как и Дарий был из мужчин самым красивым и высоким, а дочери походили на родителей. Александр, считая, по-видимому, вла сть над собой качеством более царственным, чем умение побеждать на войне, не дотронулся до них. Он вообще не знал до брака ни [ одной женщины, кроме Барсины. Она осталась вдовой после смерти Мемнона и была взята под Дамаском в плен. Она получила греческое воспитание... была кротка нравом; отец ее, Артабаз, был сыном царской дочери. По словам Аристобула, Парменион побудил Александра сойтись с этой прекрасной и благородной женщиной. Глядя на других пленниц, отличавшихся и красотой и ростом, Александр в шутку говорил, что персиянки— горе для глаз. Защищаясь от их прекрасного облика красотой собственного воздержания и целомудрия, Александр отсылал их, как бездушные копии статуй.
22
Филоксен, командовавший морскими силами, написал ему, что у него живет какой-то Федор, тарентинец, который продает двух мальчиков чудесной красоты. Филоксен спрашивал, не купит ли их царь. Александр очень рассердился, стал кричать и спрашивать друзей, какую подлость знает за ним Филоксен, если берет на себя посредничество в таком позорном деле. Филоксену он послал письмо, в котором осыпал его бранью и велел отослать Федору подобру-поздорову с его товаром. Сделал ои выговор и Гагнону, который писал ему, что он хочет купить отрока Кробила, славившегося в Коринфе своей красотой, я привезти его к нему. Узнав, что македонцы Дамон и Тимофей, служившие под командой Парменнона, изнасиловали жеи каких-то наемников, он письменно приказал ему казнить их, если они будут изобличены, как зверей, рожденных на гибель людям. О себе он в этом письме писал буквально следующее: «Меня нельзя было застать даже на том, чтобы я смотрел на жену Дария; я не хотел ее видеть и не ослушивался в речи тех, кто рассказывал о ее красоте». Он говорил, что сон и плотская связь более всего убеждают его r том, что он смертен: и страдания и наслаждения порождены только слабостью нашей природы. Чрезвычайно умерен был пн и в еде; это было видно во многих случаях и обнаружилось в словах, сказанных им Аде, которой он дал титул «матери»
389
и которую поставил царицей Карий: радушно принимая его, она ежедневно посылала ему множество кушаний и пирожных п наконец отправила к нему поваров и хлебников, считавшихся самыми искусными. Александр сказал, что ему ничего этого iw нужно, у него есть лучшие повара, которых дал ему его воспитатель Леоннат: для завтрака ночной поход, а для обеда скуд завтрак. «Это был такой человек, что поднимал с кровати тюфяк и гиматии, которыми я укрывался, чтобы посмотреть, не сунула ли мне мать чего-нибудь вкусного и лишнего».
23
И к выпивке он был менее склонен, чем это казалось. Казалось же потому, что он долго оставался за столом, ио больше говорил, чем пил, и, потягивая из чаши, всегда заводил долгую беседу, если у него был досуг. Ни вино, ни сон, ян забава, ни жена, ни зрелище ие могли отвлечь его от дел, как это бывало с другими военачальниками. Об этом свидг тельствует самая жизнь его, очень короткая и полная вся ких дел. На досуге он, встав, прежде всего приносил жертву богам, а затем сразу завтракал сидя. День он проводил на охоте, за распоряжениями по войску, судебными делами или за чтением. В дороге, если не надо было спешить, он учился стрелять из лука или тому, как вскакивать и соскакивать с колесницы на ходу. В качестве забавы он, судя по дворцовому дневнику, часто охотился на лисиц и на птицу. Остановившись где-нибудь, он, собираясь мыться и умастить себя, обычно спрашивал тех, кто распоряжался хлебниками и по ворами, готово ли у них все к обеду. Обедать он начинал поздно, уже в сумерки, и с удивительным вниманием и забп той относился к тому, чтобы за его столом всех угощали одп каково и никого не обошли. За вином засиживались долги, как было уже сказано, из любви к остроумным разговорам Вообще в общежитии он был из царей самым приятным и пи всех отношениях самым очаровательным. Впоследствии ом сделался противен своим самомнением; в нем появилоп. слишком много солдатского, он стал хвастлив; льстецы вер тели им, как хотели, — это бесспорно. Они изводили самы. приятных людей из его окружения, которые не хотели ни с стязаться с льстецами, ни отстать от них, восхваляя Алек саидра: первое казалось им постыдным, второе грозило опаг ностями. После попойки Александр принимал ванну и сп.п часто до полудня, иногда целый день. Был он умерен и в л л комых кушаньях: когда ему привозили очень редкие замор ские плоды или редких рыб, он рассылал их всем друзьям, так что у пего самого часто ничего не оставалось. Обед, однако, у него был всегда великолепен, и расходы иа него