11. Нелепостью покажется то, что я сейчас скажу, и все же это правда: из-за Удачи Александр чуть не лишился веры а то, что он — сын Аммона. В самом деле, кто из рожденных от бога совершил столь опасные, многотрудные и тяжкие подвиги, кроме сына Зевса Геракла! А ведь Геракла всего-навсего какой-то надменный человек заставлял ловить львов, преследовать вепрей, разгонять птиц, а потом, чтобы он, избегая более значительных дел, не успокоился на этом, поручил ему наказывать Антеев и карать Бусиридов, запятнавших себя убийствами; на Александра же Доблесть возложила поистине царскую, сверхчеловеческую задачу, целью которой было не золото, привозимое бесчисленными караванами верблюдов, не индийская роскошь, яства и женщины, халнбонское вино и гирканская рыба, а то, чтобы установить единый для всех людей государственный порядок, сделать их подданными одной великой державы и приучить к единому образу жизни. Врожденное стремление к этому не давало ему покоя уже с самого детства, с ним вместе оно росло и мужало: когда к Филиппу однажды явились послы от персидского царя, а Филипп находился в отъезде, Александр радушно и гостеприимно их встретил, при этом не задавал им, как другие, детских вопросов о золотой
лозе, о висячих садах, о том, каковы наряды персидского царя; напротив, целиком поглощенный высшими государственными интересами, он так настойчиво стал расспрашивать, сколько у персов войска, в каком месте боевого строя обычно находится их царь во время сражений (точь в точь как славный Одиссей):
«Где у него боевые доспехи, быстрые кони?» какими дорогами быстрее всего можно от моря добраться в глубь материка, что пораженные чужеземцы стали переговариваться между собой: «Поистине этот мальчик — великий царь, а наш — только богатый!» А когда наконец после смерти Филиппа он стал энергично готовиться к переправе, устремив к этому все свои помыслы и доступные ему средства, и уже торопился напасть на Азию, тут-то и начала ему противодействовать удача, стала тянуть его назад, тащить обратно, опутывая бесчисленными помехами и задерживая проволочками: сначала она обрушила на него набеги соседних варваров, ухитрившись навязать войну с иллирийцами и трибаллами. Вынужденный отложить восточный поход, Александр обратился против северного противника; дойдя вплоть до Скифии, прилегающей к Истру, ои с немалым для себя риском и опасностью успешно провел эту военную кампанию и вновь, поспешил взяться за переправу в Азию, но тут снова вмешалась Удача: швырнув в него Фивы и бросив ему под ноги препятствие в виде войны против эллинов, она поставила его перед ужасной необходимостью близкий и родственный народ покарать огнем, железом и кровью, так что исход войны оказался весьма прискорбным, И лишь после этого наконец Александр совершил переправу, причем запасов продовольствия для войска, как сообщает Филарх, у него было всего лишь на 30 дней, а согласно Аристобулу, он имел при себе только 70 талантов. Из поступлений в царскую казну и всякого добра, накопленного дома, большую часть он раздал друзьям: один Пердикка не взял ничего из того, что царь ему предлагал, но спросил: «А что же ты оставляешь себе, Александр?» — «Надежды», — ответил тот. «В таком случае, — сказал Пердикка, — и мы хотим иметь долю в них: разумнее подождать сокровищ Дария, чем брать деньги от тебя».
12. На что же надеялся Александр, начиная переправу в Азию? На войска, в определенном количестве выставляемые от каждого из городов с многотысячным населением, на флот, переплывающий горы, на удары бича и оковы, которыми безумный варвар вздумал наказать непокорное море, рассчитывать он и не думал. Зато его войско, пусть небольшое, было сильно честолюбивым соперничеством между воинами-сверстниками, соревнованием в славе и доблести между друзьями, а его самого отличала уверенность в себе, благочестие по отношению к богам, верность друзьям, умеренность, воздержанность и отзывчивость, бесстрашие и презрение к смерти,
44&
человеколюбие, простота и общительность, открытый нрав, твердость в принятых решениях, быстрота в действиях, жажда славы, стремление доводить всякое дело до конца. Гомер, описывая красоту Агамемнона, сколотил нелепое, неправдоподобное сочетание из трех образов, употребив такое сравнение: «Зевсу, метателю грома, главой и очами подобный, станом—Арею великому, персями — Энпосигею». Ну а если бы нрав Александра родивший его бог и в самом деле сколотил и соорудил из многих добродетелей, разве не сказали бы мы, что он обладал благородством Кира, воздержанностью Агесилая, проницательностью Фемистокла, опытностью Филиппа, отвагой Брасида, могучим талантом и государственной мудростью Перикла? А из еще более древних целомудрием он превзошел Агамемнона (тот пленницу рабыню предпочел законной супруге, а этот воздерживался от пленниц даже до того, как женился), великодушием — Ахилла (тот за небольшой выкуп согласился вернуть тело Гектора, а этот, не жалея расходов, устроил Дарию похороны; тот, сменив гнев на милость, в уплату за это взял от друзей подарки, а этот даже своих врагов, побеждая, одарял целыми состояниями), благочестием — Диомеда (тот с готовностью соглашался даже сразиться с богами, а этот все свои успехи относил на счет богов), а своим близким-он был дороже, чем Одиссей (у того родная мать умерла от тоски по нему, а вслед за Александром из любви к нему скончалась мать его врага).