Ясным, наконец, является и то, как с точки зрения Платона надо оценивать художественные произведения прошлого. Гомер в тех случаях, когда он изображает богов в дурном виде, не должен изучаться в идеальном государстве. Прославленные авторы трагедий, часто вызывающие, с точки зрения Платона, никому не нужные страсти, слезы, всякого рода страхи и тем самым ослабляющие волевую целенаправленность зрителей, также должны быть исключены, потому что они не создают ничего полезного для общества, не поддерживают его духовной бодрости и крепости и только приучают зрителей к праздности и безделью.
Таким образом, общие контуры теории искусства у Платона выясняются уже на стадии анализа его общеэстетических взглядов. Остаются детали, нередко весьма существенные, необходимая их систематизация (у Платона они, как всегда, разбросаны и плохо согласованы) и терминология (без точного уяснения которой вообще невозможно ясное представление о предмете).
В первую очередь необходимо заняться самой общей терминологией искусства у Платона - терминами techne, "искусство", "ремесло" и mimesis, "подражание". А затем нужно будет формулировать также и выражаемые этими терминами платоновские понятия.
2. Терминологический метод
Как и первые два тома нашей "Истории античной эстетики", настоящий третий том тоже будет иметь в виду по преимуществу эстетическую терминологию Платона. Это необходимо делать из-за следующих двух обстоятельств.
Во-первых, терминологическая обработка не только греческой философии и эстетики, но и всей греческой литературы является в настоящее время насущной задачей науки. За все время существования классической филологии издавалась масса всякого рода словарей, но тем не менее семасиология всегда являлась одной из самых отсталых дисциплин, особенно семасиология историческая. Реакцией против несемасиологического исследования философских и литературных произведений в современной науке является выдвижение на первый план изучения именно истории отдельных слов и особенно отдельных понятий и терминов.
При этом необходимо, конечно, отдавать себе полный отчет в том, что никакое произведение литературы или философии отнюдь не сводится только к изучению отдельных терминов. За терминами, которые фигурируют в данном произведении, стоит еще само это произведение - то целое, в отношении которого отдельные термины и концепции являются только частями. А ведь уже элементарная диалектика учит нас, что целое не сводимо к отдельным частям, а является новым качеством, которое по своему содержанию иной раз не имеет никакого отношения к составляющим его отдельным, изолированно взятым качествам. Итак, мы изучаем терминологию античных мыслителей ради точного представления о том, в какой форме они выражают свои мысли. Ведь, не поняв формы какого-нибудь содержания, нельзя понять и самого содержания.
Во-вторых, уже второй том нашей "Истории античной эстетики" обнаружил неимоверную терминологическую пестроту эстетики Платона.
Хорошо известна общая нетерминологичность языка Платона. За словами здесь не только не закреплены сколько-нибудь определенные значения, но, наоборот, Платон постоянно увлекается переходами значения слова, игрой на различных значениях одного и того же слова и прекрасно себя чувствует в условиях полной расплывчатости этих значений. Пестрота отдельного термина и множество присущих ему семантических оттенков должны быть изучены нами в первую очередь. Но нельзя увлекаться тем нигилизмом, который часто возникает на путях изучения всех бесконечных семантических оттенков платоновского текста. Мы никогда не должны прекращать наших поисков того глубинного и центрального ядра, которое лежит за фактической пестротой употребления данного термина. На огромную терминологическую пестроту указывал итальянский ученый Бруно Лауретано{3}. Примером современного отношения к терминологии Платона является новая работа немецкого ученого Манншпергера {4}.