Летом 1943 года бригадный генерал Лесли Гровс отдает распоряжение об усиленном наблюдении за одним человеком, которого он считает немецким шпионом: «Возраст 35 — 40 лет, рост метр семьдесят, лицо румяное, волосы пышные, каштановые, гладко зачесанные наверх, волнистые, слегка припадает на правую ногу, из-за чего плечо немного опущено, лоб покатый...», — описывает его агент ФБР, у которого сложилось впечатление, будто «субъект знает о том, что за ним ведется слежка». Чему тут удивляться, если однажды утром за его завтраком в отеле наблюдают сразу шестеро агентов ФБР, изображающих совершенное отсутствие интереса. Лео Силарду давно известно и то, что его почта вскрывается. В одном письме к своей подруге австрийского происхождения Труде Вайс он потешается над цензором. Обращаясь к нему напрямую, он обвиняет его в том, что тот выкрал сладости, которые он недавно ей посылал. Иногда даже четверо шпиков не справляются со слежкой за Силардом во время его пеших прогулок и поездок по городу на такси. Только, бывало, им удастся прознать цель его утренней поездки на такси и поджидать его там, как этот «немецкий шпион» спонтанно меняет свое решение посреди дороги и просит шофера высадить его у ближайшей парикмахерской, у магазина деликатесов или у своего любимого ресторана. Объект наблюдения то говорит на чужом языке, то кажется порой рассеянным, то ведет себя эксцентрично, докладывают шпики. Мол, только выйдет на улицу, как тут же снова возвращается в отель и не показывается оттуда три дня. Тем не менее они просят о подкреплении. Мол, действия объекта наблюдения часто бывают непредсказуемы. Если, к примеру, «в здании есть несколько входов-выходов, он с наибольшей вероятностью воспользуется самым неудобным. Поэтому мы считаем целесообразным следить за всеми выходами, чтобы не упускать его из вида».
Будущий нобелевский лауреат по химии Эдвин Макмиллан весной 1940 года выделяет из облученного урана первый настоящий трансуран нептуний, который через два дня распадается в плутоний — открытие, чреватое большими последствиями, оно-то в конце концов приведет и его в Лос-Аламос. Однако есть одна дата, которой Макмиллан придает еще большее значение. Семнадцатого сентября 1943 года наступает, на его взгляд, решающий поворот в истории атомной бомбы. В этот день мирную идиллию Месы нарушает первый большой взрыв. Сет Неддермейер, своеобычный физик и взрывник, оборудовал свой небольшой испытательный полигон на южном конце плато Лос-Аламос, на ранчо Анкор в конфискованной крестьянской усадьбе. Здесь он при поддержке Макмиллана работает над бомбой скорее необычной конструкции. Электричеством к этому времени Месу снабжают четыре последовательно подключенных дизельных генератора. Их привезли сюда с закрывшихся рудников в Колорадо вместе с седоголовым техником, который только и разбирался в коварстве этих машин.
На апрельской конференции, собственно, обсуждалась лишь одна форма концепции бомбы: по так называемому пушечному методу. При этом одна маленькая «пуля» из урана-235 выстреливается в «мишень» из большей массы урана-235. Из двух пространственно разделенных подкритических масс возникает одна критическая масса, которая тут же взрывается. При этом силы стремятся изнутри корпуса бомбы наружу. И теперь Неддермейер предлагает в качестве альтернативы метод сжатия. Здесь ударная волна, созданная взрывом снаружи, устремляется к центру бомбы, и она сильнее, чем внутреннее давление, так что объект сжимается. Коллеги реагируют на эту идею скептически. Оппенгеймер же, напротив, предоставляет Неддермейеру свободу действий. И вот однажды летним днем Эдвин Макмиллан тащит открытый ящик взрывчатки тринитротолуола, также называемого тротилом, в виде порошка сквозь заросли колючек к импровизированному стрельбищу на заброшенном ранчо Анкор, у самого края каньона. И вдруг застывает, сообразив, что в уголке рта у него тлеет сигарета.