Колдун, не щадя, сжимал бледное лицо женщины. Ее глаза были готовы выскочить из орбит. Она понимала что, наконец, попалась. Действительно. Она спаслась лишь от бедности, но не от жестокости. Ее муж был прав. И она ненавидела его за эту правду.
Почувствовав, как ее лицо опустили, она упала на кровать и расплакалась, уже не боясь ничего, всхлипывая и подвывая с той силой, которую она ощущала в своей душе. Она слышала, как ее муж скидывает с кровати одеяла, подушки, закрывает постель балдахином и сдергивает с себя нижнее белье. Ее постель стала похожа на боксерский ринг, где уже заранее был известен победитель. Колдунья лежала пластом, неподвижно, дыша, будто перед смертью, словно поверженная еще до начавшегося боя. И боялась открыть глаза.
-Можешь выпить это. Для храбрости. — от его голоса она вынуждена была распахнуть веки.
Ее супруг присел рядом с ней, держа в руке бокал с темным вином. В его глазах играли злобные огоньки, на губах змеилась улыбка.
Послушно протянув трясшиеся руки к бокалу, она залпом осушила его до дна. Резко, как будто в ее тело вколотили гвоздь она ощутила, что страх от вина ее взрос еще больше. Но было уже поздно. Он опять ударил ее по лицу и тут же сжал ее губы в зверином поцелуе. Его язык шевелился в ее рту с небрежностью зубной щетки. Она не шевелилась и лишь покорно расстегнула пуговицы своей ночной рубашки. Перевернув на живот ее неподвижное тело, мужчина придавил ей руки и навалился сверху.
Ей было больно, холодно и страшно. И она почему-то знала — если бы она могла бы попросить у него нежности она бы точно забыла бы о неудобствах. Он бы убил ее в своей страстной ярости. Его движения были машинальны, а она точно также покорно не сопротивлялась.
Отточенный до автоматизма мучительный акт длился до рассвета. Сжимая челюсти, женщина старалась не кричать, не плакать от боли, но скулеж раздавался сквозь закрытый рот. Тень, нависавшая над ней не желала отступать, насильно отбирая то, что она давно задолжала.
Как только первые лучи осветили комнату, мужчина выпустил свою жену из оков своих объятий, разморено развалившись на постели. Женщина сжалась в самом углу, у края, стыдливо пряча наготу, которую еще сильнее обнажал бесстыжий солнечный свет.
-Я тебя ненавижу… — прошептала она, едва слышно. — Мерлин как я тебя ненавижу…. Ненавижу.
-В нашем браке ненависть - это бессмертная любовь. — Хмыкнул муж, вставая с кровати.
Женщина завесила лицо волосами, стараясь не издавать ни звука. Слушала, как мужчина распахивает ящики, вынимая из них нужную ему вещь, снова захлопывает, уходит в ванную и возвращается в комнату вновь. Где ничего человеческого не осталось. Она слышала, как он одевался, застегивал пуговицы своей мантии, искал нужный ему одеколон в хрустальной колбе. Слышала, как он открыл дверь, но не перешагнул порог, сделав несколько шагов в сторону. Вдыхала тяжелый запах пота. Мучимая крупной дрожью она знала — этот позор ей не смыть даже под струями самой чистой воды. Стыдясь, она не могла отвести взгляда от кровавых пятен на постельном белье, насильно притягивавших ее взгляд магнитом.
-Думаю, наши дальнейшие отношения будут гораздо приятнее, — Сказал муж, обращаясь к своей жене.
Он поднял волшебством оделяла с пола и, накрыв ими женщину, ушел. Тихо закрыл дверь, мастерски не ступая на самые скрипящие дощечки паркета. Она даже не сразу поняла, что он покинул спальню.
Колдунья слушала шаги вниз по лестнице, шуршание мантии колдуна с портрета. Не шевелясь в куче одеял, задыхаясь от духоты, она потеряла над собой контроль.
Глубокая зима 1951 года
Девять тяжких месяцев женщина пережила с той поры. И сейчас она мучительно думала — «Уж лучше бы мне умереть. Умереть сейчас. Это будет заслуженно за все это…».
Она тяжело вздохнула и еще раз протяжно заверещала. Чувствуя, как сил у нее становится все меньше и меньше. Она бодрила себя мыслями о миге наслаждения — когда у нее окончательно иссякнут силы. И голова рухнет на подушку в бессилии, и она отключится, задыхаясь в мерзком запахе собственного пота.
С каким разочарованием колдунья понимала, что силы не кончаются! Она больше не могла чувствовать этого разочарования!
-Хозяйка! Еще чуть-чуть! Совсем немного постарайтесь! — пропищал голос.
Она послушно напряглась и завопила, внизу живота вновь заныло от страшной боли. Из ее рта уже издавался даже не крик, а писк, похожий на крысиную возню. Сколько времени она уже тут мучается в агониях?
-Воды! Дайте мне воды! — не своим голосом пропищала она.
Эльф-домовик подошел к ней, помогая глотать живительную влагу, вливая в нее жизнь. Вся в поту, она была вынуждена вновь тужиться и орать, надрывая глотку. Это было и вправду похоже на смерть. И на те муки, из-за которых происходит эта смерть. Ее бросало то в жар, то в холод.
Несколько часов она ревела зверем от боли, дергалась как бешеная. Но это уже была не жалость к себе. Ненависть.
И когда это, наконец, закончилось, она обмерла на кровати и закрыла глаза, глотая улетучившийся из душного помещения воздух.
-Открой окно! — приказала колдунья домовику хрипло. — Открой окно, я больше не могу!
-У вас дочь, мадам.
Услышав эти слова, колдунья почувствовала как тот воздух, который она с таким трудом глотнула, покидает ее легкие. И слабый писк, который она услышала через секунду, заставил ее задохнуться от бессилия.
-Ненавижу. — Произнесла она, одними лишь губами, обращаясь к тому, что начинало орать еще громче и всхлипывать.
К ней поднесли то, что она породила. Ребенка. Новорожденная девочка разрывала глотку в криках. Ее красное лицо, сжатое от криков, закрытые, маленькие глаза… Все это внушало колдунье еще больше, что то чувство, которое вонзилось в ее сердце как ядовитая стрела, имеет право на существование.
-Открой мне окно, наконец! — рявкнула свой приказ колдунья державшему в руках ребенка домовику.
Эльф послушался, бросившись к зашторенным ставням, положив ребенка, не перестававшего кричать, на колени к матери.
В комнату прошел статного вида мужчина. Увидев свою новорожденную дочь он проговорил совсем мрачно.
-Наконец-то.
Он прошел в комнату и сел в кресло напротив кровати жены, откинул голову назад. Женщина переводила взгляд с него на кричащего ребенка - и обратно, испепеляя обоих с одинаковой враждебной яростью.
-Как вы назовете вашу дочь, Хозяйка? — спросил домовик, подходя к кровати женщины.
Маленькая девочка, лежавшая среди беспорядочно раскиданных по кровати одеял, пищала все тише и тише. Она дрожала от холода, из открытой форточки в комнату проникал сквозняк. Казалось, вот-вот еще пару минут, и ребенок умрет от холода. Но никому не было до этого дела. Никто не смотрел друг-другу в глаза. А плач все утихал и утихал, крик умирал в устах маленькой девочки вместе с жизнью.
Настало время соблюсти формальность и она это знала.
-Беллатриса. — прохрипела колдунья после продолжительной паузы, вдыхая в легкие как можно больше воздуха. — Беллатриса Друэлла Блэк.
Она ни секунды не думала над вопросом, выбрав первое попавшееся имя для этого существа… и в тот же миг она почему-то ощутила, что никакими другими звуками она не сможет выразить все чувства к этому новорожденному человеку.
Она едва различила, что ее муж кивнул в знак согласия и посмотрел на домовика, указывая тому на дверь. Никто даже не заметил, что новорожденная Беллатриса уже перестала рыдать.
-Постой. — Сказала колдунья, окликая домовика, когда слуга почти перешагнул за порог. — Забери ее собой. — она ткнула пальцем в младенца. — Сделай с ней все что надо, накорми, одень и… выполняй! Убери ее отсюда! Вон!
Последние слова резко сорвались на крик. Эльф проковылял к кровати и закутал ей ребенка первой попавшейся под руку тонкой пеленкой. Взяв сверток, который тут же начал тихо и беспомощно пищать и причмокивать, домовик прижал его к своей груди и последовал в другую комнату.