Так и жила маманя на подножном корму. В доме с голодухи мыши вешались. Бабка тайком от детей что-то жевала, изредка перепадало и двум средним братьям. Старший, Иван, на фронте воевал... За тунеядство бабку поперли из колхоза, лишили огорода. Чем люди жили? Не знаю...
Спас ребят старший брат. Вернувшись с фронта инвалидом (осколочное ранение правой руки), Иван устроился сторожем на почту. Один раз чуть не убили – кто-то ляпнул, что на почте большая сумма денег, трое мужиков решили почту ограбить. Одного Иван подстрелил, а пока винтовку перезаряжал ему топором по голове и врезали. Хорошо, что обухом и удар вскользь пришелся.
Какое-то время вчетвером жили на зарплату и пенсию Ивана. Бабка при этом регулярно обирала отцов детей, но деньги оседали в кубышке. Потом Иван женился, перебрался в собственный дом и забрал сестренку к себе, в качестве няньки... Это дало матушке возможность не только выжить, но и закончить семилетку. После чего поработала в колхозе до шестнадцати лет, получила паспорт и удрала из деревни куда глаза глядят.
К тому времени бабка довела до самоубийства одного из средних сыновей – его нашли повесившимся в сарае. Продолжала перебиваться случайными заработками, ходила в таком тряпье, что нынешние бомжи побрезговали бы. А когда грянула реформа 1961-го года Таня Груздева, к удивлению всей деревни, приволокла менять здоровенную кипу денег.
Это было последнее, что узнала матушка о своих близких... Что и как было потом она не узнавала, в Каменки не ездила, не писала ни разу.
Обрублены корни.
Батя
Если верить паспортной базе Санкт-Петербурга, то батя мой уже прописался в мире ином. Не значится в Петербурге Валерий Борисович Виноградов. Правда, есть Андрей Валерьевич. Судя по возрасту и адресу – мой старший брат, который вряд ли подозревает о моем существовании. И которого я никогда не видел.
Впрочем, отца я тоже видел один раз в жизни, когда мне уже стукнуло пятнадцать. Матушке для оформления каких-то бумаг нужны были копии документов с железной дороги, по старой памяти поехала на станцию Фарфоровская, где когда-то была контора с бухгалтерией. Ну и меня прихватила, благо лето, каникулы и хорошая погода.
Конторы на старом месте не оказалось. Крепкие молодцы снисходительно объяснили, что все начальство давно уже перебазировалось на Московский вокзал, там все архивы. А здесь теперь охранная зона и посторонним шляться не следует. Даже если вы тут когда-то работали. Так что, мамаша, топайте-ка вы к платформе от греха подальше.
Матушка, у которой явно свербело желание побродить по местам боевой молодости, взяла курс на платформу. И буквально через десяток шагов мы нос к носу состыковались с невысоким лысым мужичком предпенсионного возраста. Увидев маманю мужик остолбенел. А по матушкиному "Твою мать, Виноградов!" я сумел догадаться, что судьба свела нас с моим отцом.
Если вы ждете слезливой сцены в духе бразильских сериалов, то напрасно. Романтической встречи не получилось. Батя, которого встреча застала врасплох, окончательно растерялся от матушкиного "приветствия". Вряд ли он ожидал, что маманя спустя столько лет бросится ему на грудь и возрыдает. Но "Твою мать, Виноградов!" не лезло вообще ни в какие ворота. Если у бати и были когда-то какие-то мысли как он встретится с бывшей возлюбленной, то такого сценария он представить не мог. Маманя тем временем запалила "беломорину" и, кивнув в мою сторону, спросила:
– Как сын?
Батя, смотрясь в меня как в зеркало, пролепетал:
– На тебя похож.
Я в беседу родителей благоразумно не вмешивался. Впрочем, на этом беседа и закончилась. Матушка на прощание выдала что-то не слишком цензурное, батя мучительно искал какие-то слова. Не нашел. Так и разошлись...
Может, зря я тогда промолчал. Только у меня от неожиданности тоже все слова повылетали. А это "на тебя похож" и вовсе будто стеной встало. Мол, вы тут сами по себе, а мое дело сторона. Долго я потом ему эти слова простить не мог. Ну чего сдрейфил? Ведь с ножом к горлу никто не приставал, алиментов никто не требовал. Формально у меня в свидетельстве о рождении вообще отец не значится. Прочерк.
Но жизнь не кинопленка, обратно уже не отмотаешь. Батя вторично от меня открестился. Первый раз был в далеком семьдесят втором. Смалодушничал тогда батя: сперва матушку в роддоме навещал, встречал нас при выписке. И когда мать первый раз принесла меня в контору, батя мужикам меня показывал:
– Смотрите, какой у меня сын!
Деньгами помогал. Был случай, когда мать со мной на руках целый месяц просидела, по справке неоплачиваемой. Не брали в ясли по каким-то медицинским показателям, а одного не оставишь, не с кем. Месяц прошел, ни одного рабочего дня, к расчету получать нечего. А батя на свой страх и риск матушке весь месяц как полностью отработанный закрыл... За такие дела по башке могли настучать крепко, полетел бы не только батя, но и пара мужиков над ним, которые ведомости подписывали.
Может, так бы и жили, да то ли кто-то где-то что-то наговорил, то ли батя чего-то не так понял. В общем, будучи малость под газом батя прискакал в подсобку стрелочниц и начал орать:
– Что ты на каждом углу плетешь, что это мой ребенок?
Маманя от такой постановки вопроса малость прифигела:
– А чей же он?
Произошла короткая словесная перепалка, в которой обе стороны предпочитали орать, а не слушать. Так и доорались...
Потом батя пытался пойти на мировую, но матушка не простила.
А теперь, видимо, и прощать некого...
Моя первая фотография
Один год и три месяца. На снимке розовощекий бутуз вцепился в диск телефона. Матушка рассказывала: привела в фотографию, а там этот телефон. Я как его увидел, так забыл про все на свете. Фотограф и так меня звал, и эдак, чтобы на камеры обернулся... Все без толку. Только когда матушка несколько раз пальцами щелкнула, я обернулся на знакомый звук, хохотнул и тут же опять в телефон уткнулся. Фотограф момент чуток прозевал и на снимке осталась лишь тень улыбки.
Фотография была сделана перед плановой госпитализацией Нужно было устраивать меня в ясли, однако анализы крови показывали повышенное РОЭ. Чтобы понять причину плохих анализов, меня направили в больницу.
Так продолжалось около месяца. А потом в общагу, где мы тогда жили, пришла женщина и сказала одну только фразу: "Ты чего тут сидишь, у тебя там сын умирает!"
На отделение мать пробивалась буквально силой. Не пускали! "Мамаша, ребенок только что уснул, вы его разбудите"... Ну, благо шпалы на железной дороге таскала, руки сильные, набежавших теток просто расшвыряла по сторонам. Прорвалась в палату, а там такая картинка – абсолютно голая кровать, ни подушки, ни одеяла, ни простыни. Только клеенкой матрас накрыт. И форточка настежь. В феврале!!! В углу кроватки скорчился от холода я, в одной рубашонке, хотя пеленок-распашонок мать туда перетаскала груды. Белье потом так и пропало, все сперли... Видимо, я от холода и голода наорался и стал засыпать уже просто от усталости.
Уверен: если бы я тогда не загибался в прямом смысле этого слова, то мать больницу разнесла бы по кирпичику. Но надо было спасать ребенка. Жаль, не было тогда возможности сфотографировать для сравнения. За несколько недель пребывания в больнице от краснощего бутуза осталась едва ли половина. Матушка меня в охапку подхватила, закутала в свое пальто... Настояла на переводе в теплый бокс, врач откуда-то нарисовался. Утром подтвердилось: двустороннее воспаление легких. И, вдобавок, сильнейшее косоглазие, левый глаз ушел к переносице. До конца выправить не удалось и бинарное зрение отсутствует напрочь, всякие там 3D киносеансы не для меня.