слушать радиоприемник, в отличие от коллективных прослушиваний радиоточки в период между мировыми войнами, и т.д. Именно эволюцию взаимосвязи публичного и частного и описывает Антуан Про в первой части этого тома.
История тайны?
Во второй части тома—самой большой—автор этого введения, желая избежать очередного изложения истории повседневной жизни, попытался рассказать историю тайны. Безусловно, речь идет не о самом сокровенном, что каждый человек уносит с собой в могилу, подчас даже не зная, что он обладает какой-то тайной, но о смещении границы между тем, о чем говорят, и тем, о чем не говорят, интерес к чему проявляется на разных уровнях: индивидуальном, семейном, городском или квартальном, ближнего круга, «компании», «сообщества» и т.д. Не исключено, что речь может идти об «истории несдержанности» не в прямом смысле этого слова (неспособности различать, что допустимо, а что нет), но в значении «сообщать непосвященным информацию приватного характера»*. Такая затея требует эпистемологических уточнений, с которых и начинается вторая часть книги. Размышления о тайне идентичности проведут читателя по длинному пути от сосуществования людей в тесном соседстве друг с другом до подлинной сексуальной интимности.
Культурное разнообразие
За несколько абстрактной (несмотря на примеры и кое-какие анекдоты, призванные немного развлечь читателя) второй частью книги идет третья часть, посвященная культурным различиям. Здесь мы также оказались перед выбором. Остановились на четырех неравномерно структурированных «комплексах». В первую очередь речь пойдет о католиках и коммунистах;
* Французское indiscretion можно перевести как «бестактность, несдержанность» и как «болтливость».—Примеч. ред.
трудную задачу рассказать о них я взял на себя. Было весьма непросто на нескольких десятках страниц изложить сложнейшую проблематику, связанную с ними. У читателя будет возможность самому оценить результат. Далее следуют евреи, о которых пишет Перрин Симон. Она описывает не только различия в этой общности в XX веке, но и трансформацию отношения к ней, говорит о том, что геноцид на какое-то время снизил накал антисемитизма, а образование Израиля изменило общемировой дискурс. Наконец, иммигранты — европейцы в период между войнами (этапы их «ассимиляции» проследила Доминик Шнаппер) и, начиная с 1960-х годов, выходцы из стран Магриба (о сложностях межкультурного общения рассказывает Реми Лево).
Американец и швед: модель ши миф?
Предстоит разобраться, проявляют ли французы склонность к вездесущим американским моделям поведения или же стремятся сохранить свою культурную идентичность. Софи Боди-Жандро обнаруживает повсеместное присутствие американского «мифа» и по-новому интерпретирует американские модели, с национальных и даже националистических позиций. Кристина Орфали рассказывает о «шведской модели», которая привлекала французов в 1960-е годы, и подчеркивает ее прозрачность: в экзотическом северном мире тайн почти нет, но все же частная жизнь существует в каких-то границах.
Вот такова эта книга, результат весьма субъективного выбора. Мы предпочли предвосхитить возможную критику, так как университетский мир, хоть и наследует ученым-клирикам прежних веков, не знает ни милосердия, ни снисхождения. Заканчивая введение, напомним мысль Жоржа Дюби, высказанную в «Предупреждении» ко второму тому этой серии: «Читателю не стоит рассчитывать на то, что он найдет здесь завершенное полотно. То, что ему предстоит прочитать, всего лишь незаконченный набросок, усеянный множеством вопросительных знаков».
ГЛАВА 1
ГРАНИЦЫ И ПРОСТРАНСТВА ЧАСТНОЙ ЖИЗНИ
Антуан Про
Частная жизнь—это не естественная данность, существующая с начала мира; это историческая реальность, по-разному строящаяся определенными обществами. Нет какой-то частной жизни, существующей в раз и навсегда сложившихся рамках, есть лишь набор определенных человеческих действий в постоянно меняющихся границах между частным и публичным. Понятие «частная жизнь» имеет смысл лишь при сопоставлении с жизнью публичной, и ее история — в первую очередь история ее определения. Как во французском обществе XX века эволюционировало разграничение этих двух сфер? Как менялось содержание понятия «частная жизнь» и в каких пределах она распространялась? Итак, история частной жизни начинается с определения ее границ.