Рабство и свобода. Рабы и царские люди.
Античный полис создавался в начале железного века. Вооружение античного воина было несравненно более мощным, чем, скажем, воина шумерского или же египетского времени Древнего либо даже Нового царства. Море, окружавшее греческие острова и полуострова, делало бегство с них если не вовсе невозможным, то очень затруднительным. Государственных обширных хозяйств, где наблюдать за рабом нелегко, здесь не существовало. Поэтому и подневольные люди рабского типа, не являвшиеся собственно рабами, встречались здесь редко и только в самых отсталых общинах. Например, в Спарте илоты были собственностью государства, хотя распределялись между отдельными спартиатами для их обслуживания и прокормления, как это делалось и в Египте Среднего и Нового царства; но Спарта долгое время преднамеренно отстранялась от участия в товарном обмене. В большинстве же полисов частные хозяева вполне могли иметь значительное количество собственно рабов. Ничто здесь в принципе не мешало созданию частного и в то же время крупного рабовладельческого хозяйства. Рабы в нем были уже не патриархальными рабами, а рабами классическими: они не всегда участвовали вместе с хозяевами в едином производственном процессе и не входили с ними в одну семью. Для хозяев они были предметами, живыми орудиями труда, и хозяева имели право ими пользоваться и распоряжаться или даже их уничтожать, т. е. поступать с ними так же, как со скотом, утварью или орудиями производства. Именно в античном обществе раб был наиболее рабом, а свободный — наиболее свободным. В ранней древности (например, у хеттов) иногда встречалось понятие «свободный от чего-нибудь» (например, от повинности), «освобожденный от чего-нибудь» (например, от долгового рабства), но не было общего понятия «свободы»; рабу в собственном смысле фактически противостояла длинная лестница подневольных рабского типа, царских людей, общинников, вельмож и т. д; существовали отношения господства и подчиненности: состоявшие в этих отношениях в любом случае называли друг друга «господином» и «рабом»; с нашей точки зрения, это мог быть государь и подданный, или царь и придворный служащий, или владелец и его раб — терминология оставалась той же самой; существовало, далее, почти повсюду (кроме Египта) противопоставление «сына общины» и «царского раба» (или «царского человека»); все эти социально-психологические противопоставления маскировали действительное классовое деление общества, о котором говорилось в вводной лекции первого тома.
Лишь в греческих полисах появляется понятие «свободы» (элевтерия) как состояния отсутствия господства кого бы то ни было над данным человеком — понятие, завещанное греческим полисом всему человечеству. Всякое наличие над человеком господства было дулосюнэ — рабством. Греческий полисный «свободный» — прямой преемник «сына общины» ранней древности; но тот еще не чувствовал, что над ним нет никакого господства, и не называл себя свободным. Гражданин полиса не только чувствовал себя свободным, но и считал всякого, кто имеет над собой какое бы то ни было господство, рабом — дулос. Поэтому вне греческого мира, в восточных империях, с его точки зрения, царило поголовное рабство, а попасть под царскую власть было для «свободного» равносильно обращению и рабство. Всякий, кто живет под царской властью,— раб по своей природе; всякий варвар (т.е. по-гречески попросту чужеземец) — раб по своей природе, говорит даже Аристотель, и с точки зрения полисного определения свободы он прав. Разумеется, и в греческих полисах не всякий был свободен: сама свобода граждан полиса была основана на эксплуатации рабов, но ведь при отсутствии долговой кабалы единственным источником рабства была покупка или вооруженный захват человека за рубежом, а чужестранец для полисного гражданина именно и был «рабом по природе», так что не о чем было беспокоиться.