Анализируя номенклатуру провинций, Р. Сайм пришел к важному выводу: «хорошие» римские имена носят романизованные туземцы, в то время как у италийских переселенцев господствуют старые nomina[958]. Рассматривая с этой точки зрения ономастику Бетики, мы почти не найдем там «хороших» имен. Обычны там Бебии, Дасумии, Элии, Ульпии, Аннеи и др., свидетельствующие об италийском происхождении их носителей[959]. Судя вообще по редкости в Бетике «хороших» имен, турдетаны тоже принимали италийские имена, что свидетельствует о сильном влиянии их соседей-италиков и о значительной роли иммигрантов в распространении гражданства среди аборигенов.
В городах восточного побережья, даже в таких романизованных, как Новый Карфаген, наряду с италийскими именами, чьи носители, безусловно, преобладали в городской верхушке, встречаются и такие, которые говорят об иберском или кельтском происхождении этих людей[960]. По-видимому, здесь слияние двух элементов было все же недостаточно полным.
Прибывшие в Испанию переселенцы оказывались в разном положении. В Бетике они селились как в городах, так и в сельской местности, и их экономическое положение мало отличалось или совсем не отличалось от положения турдетанов. И в городах, и в сельских пагах жили и те и другие, тесно общаясь друг с другом. Это привело к сильным взаимным влияниям, хотя, разумеется, влияние иммигрантов как представителей господствующего народа, пользующегося к тому же поддержкой властей, было гораздо большим, чем влияние аборигенов. В некоторых городах восточного побережья, таких как Новый Карфаген или Тарракон, положение было похожим. Это привело, как и в Бетике, к более интенсивному взаимному влиянию, хотя и в меньшей степени.
Иным оказалось положение в «переходной» зоне. Там пришлого населения было, видимо, меньше. А главное, положение иммигрантов и аборигенов было различным. Граждане колоний, таких как Валенция, имели сравнительно мало контактов с окружающей местной средой. Там же, где такие контакты имели место, переселенцы (и граждане, и неграждане) оказывались в более выгодном положении. В горнорудных районах местный и иммигрантский элементы противостояли друг другу как хозяева (или арендаторы) рудников и их рабочая сила (Strabo III, 2, 10)[961] в других районах — как эксплуататоры (хотя, может быть, и косвенные) и эксплуатируемые. В таких условиях влияние пришельцев тоже существовало, но было менее интенсивным, чем там, где те и другие жили в одинаковых или близких условиях.
Что же касается обширной территории, входящей в вовсе не романизованную зону, то там италийских колонистов вообще не было, а римляне представали перед местным населением только как администраторы и воины стоявших там легионов. Ни экономических, ни культурных контактов между ними и огромной массой иберов, кельтиберов и других народов не было. И население этой зоны оставалось целиком в сфере местных цивилизаций.
Такова была картина Испании к концу 30-х гг. до н. э.
Глава III. Испанские провинции ранней Римской империи
Испания при Августе
Римская империя являлась совершено иным типом государства, чем Римская республика. Если вторая была конгломератом провинций под властью полиса Рима, то империя стала единым средиземноморским государством со столицей в Риме. «Верхи» провинциального общества включались в правящую элиту империи, а жизнь «низов» всего государства более или менее нивелировалась (хотя и в эпоху империи жизнь в самом Риме давала большие преимущества, да и определенные предубеждения против провинциалов сохранялись еще довольно долго). Экономические связи все больше охватывали всю державу, что давало возможность возникновения элементов регионального разделения труда. Латинский язык в западных провинциях почти вытеснил местную речь не только в официальном общении, но и в повседневной жизни. На задний план были оттеснены, а то и вовсе ликвидированы местные культы, а авансцену заняла римская религия, в свите которой распространялись некоторые восточные культы. И даже на римском троне появились выходцы из провинций. Разумеется, все это появилось не сразу с победой Августа, а стало плодом долгого процесса, начало которому было положено еще в конце республики, а итог бы подведен в 212 г. эдиктом императора Каракаллы[962] уже в начале мощного кризиса, покончившего с ранней империей.
962
Bengtson Н. Romische Geschichtc. S. 325-326; Seyfart W. Romische Geschichte. Kaiserzeit. Berlin, 1975. S. 255-256.