Непоследовательность провинциальной политики императоров в еще большей степени, чем личными качествами принцепсов, объясняется, пожалуй, положением в Риме. Сенаторы и примыкающие к ним знатные всадники занимали резко консервативные позиции. В свое время в условиях гражданских войн и репрессий положение римской аристократии значительно пошатнулось, а многие ее члены были просто уничтожены. Но, стабилизировав свою власть, Август пошел не только на примирение со старой знатью, но и на намеренное ее возвышение. Сама правящая династия принадлежала к высшей знати и привлекала к себе другие аристократические роды[1025]. При преемниках Августа отношения между принцепсами и сенаторским сословием стали более сложными, но в целом сенаторы сохранили первенствующее положение в римском обществе[1026]. «Золотым временем» римской аристократии была республика, и многие сенаторы придерживались староримских этических ценностей[1027], в число которых входило и сознание своего превосходства над провинциалами, стремление не допустить их уравнения с природными римлянами[1028]. И даже когда императоры «разбавляли» сенат выходцами из италийских муниципиев и провинций, сенат благополучно ассимилировал этих людей, как это он делал с novi homines в период республики. И сенатор Сенека, будучи провинциалом, испанцем, издевался над покойным Клавдием, что тот решил одеть в тогу всех — и греков, и галлов, и испанцев, и британцев (Арос. 3, 3). При всем своем раболепии сенат находил силы противодействовать попыткам принцепсов чрезмерно расширить сферу гражданства и число вышедших из новых граждан сенаторов. Самый яркий пример тому — неудача Клавдия пополнить сенат представителями всей «Косматой Галлии»: встретив стойкое сопротивление сената, император пошел на уступки, добившись доступа в сенат только для эдуев (Тас. Ann. XI, 23—25).
Против расширения гражданства выступал и плебс. Хотя он уже не играл той политической роли, которая была столь заметна в последний век республики, но еще представлял значительную силу, которая могла вмешаться в ход событий, как это было в 37 г., когда именно выступление плебса способствовало установлению единовластия Калигулы (Suet. Cal. 14, 1). Императоры всегда подкармливали плебс, и забота о снабжении Рима всегда была у них одной из самых главных. И плебс не желал резкого расширения кормящихся за счет императоров. Ему, пожалуй, еще в большей степени, чем просвещенным сенаторам, было свойственно предубеждение против неримлян[1029].
Отношение всадников к провинциальной политике императоров было неоднозначным. Верхушка сословия обычно выступала заодно с сенаторами. Часть всадников была уже вовлечена в имперскую администрацию и, естественно, обязана была проводить политику правительства (Тас. Ann. XII, 60). Значительная их часть была еще связана с откупами, сбором налогов и пошлин (Тас. Ann. IV, 6; XV, 50-51), разработкой недр и другими доходными делами. Их отношение к расширению прав провинциалов было противоречивым. С одной стороны, их достоинство римских граждан облегчало им ведение дел в провинциях и ослабляло угрозу местной конкуренции, но с другой — постоянные связи и общие интересы должны были втянуть их в местные дела и способствовать их сближению с провинциалами. Наконец, надо отметить, что во всадническое сословие входили и некоторые провинциалы, ставшие римскими гражданами и имеющие требуемый ценз. Так, по словам Страбона (III, 5, 3), в Гадесе насчитывалось 500 всадников. Присутствие этих людей влияло на настроения сословия[1030].
1026
Gage J. Les classes sociales dans l'Empire Romaine. Paris, 1964. P. 84-85; Alfoldy G. The Social History of Rome. Routlcdge, 1988. P. 108, 115-116.