Для практического осуществления перманентного и тотального террора потребовалось создать специфический аппарат насилия. Им явилась неограниченная диктатура, стремившаяся поставить под контроль все гражданское общество.
Подобный характер фашистских режимов усиливал относительную самостоятельность государственной власти. В отличие от парламентарных порядков она не зависит от колебаний избирательной конъюнктуры. В то же время мобилизованный фашистами массовый базис обеспечивал государству значительную свободу рук во взаимоотношениях с представителями господствующих классов. У него не было необходимости постоянно балансировать между различными их фракциями, чтобы учесть самые разнообразные интересы. Поэтому фашистская система могла последовательнее проводить политический курс в соответствии с притязаниями наиболее могущественных и реакционных группировок монополистического капитала. Именно от них в первую очередь зависели пределы, в которых могла проявляться «свобода воли» фашистских главарей.
Из этого вытекала также специфика фашистских методов государственно-монополистического регулирования, отличавшаяся значительным разнообразием в зависимости от уровня экономического развития отдельных стран, мощи и организованности монополий, масштабов империалистических притязаний государств. Государственное вмешательство осуществлялось прежде всего в интересах тех монополистических группировок, которые теснее всего срослись с режимом.
Особенности фашистского государственно-монополистического регулирования с наибольшей выразительностью обнаружились в политике германского нацизма. Главной целью нацистского государственного вмешательства было создание военно-экономического потенциала, необходимого для агрессии. Ее подготовке и проведению были подчинены все прочие составные части комплекса государственно-монополистического регулирования: социальная политика, структурные изменения в экономике и т. д. С помощью глобальной завоевательной программы нацисты рассчитывали разрешить все социальные и экономические противоречия, присущие капитализму.
Фашистские методы государственно-монополистического регулирования в исторической перспективе давали краткосрочный эффект, тогда как буржуазно-демократические имели долгосрочный стратегический прицел. Они соответствовали либерально-реформистскому типу политики, а фашизм можно охарактеризовать как экстремистский вариант консервативной политики. Каждой из этих альтернатив соответствовала и особая форма политической надстройки.
По мере развития государственно-монополистического капитализма возрастала относительная самостоятельность фашистского аппарата власти. Это создавало в глазах довольно широких слоев населения иллюзию «надклассовости» данной системы господства и позволяло главарям фашистских режимов эффективнее выполнять функцию защиты интересов самых реакционных группировок монополистического капитала.
Ее осуществление сопровождалось определенными трениями и противоречиями между аппаратом власти и представителями монополий. В основе междоусобных стычек лежали причины преимущественно тактического свойства. Процесс развертывания военно-промышленного потенциала приводил к выдвижению на первый план то одних, то других монополистических групп в зависимости от важности их продукции с точки зрения военных нужд. Монополистические группы и отдельные магнаты вели борьбу за более влиятельные позиции в государственном аппарате, за государственные заказы, сырьевые ресурсы, за бóльшую долю награбленной фашистами добычи. Эта борьба в свою очередь переплеталась с распрями фашистских клик и иерархов.
Другая причина противоречий была обусловлена общим свойством всех разновидностей государственно-монополистического капитализма; она коренилась в том, что фашистам как правящей партии приходилось непосредственно иметь дело с более обширным комплексом задач, чем монополистам, которым нередко застилали глаза групповые или фирменные интересы. Фашистским заправилам нужно было постоянно поддерживать престиж среди широких масс населения, особенно среди мелкой буржуазии и средних слоев. Поэтому они иногда предпринимали действия, которые вызывали неудовольствие тех или иных монополий, хотя в конечном итоге были направлены на упрочение режима, представлявшего собой форму господства наиболее могущественных фракций монополистического капитала.
Гораздо глубже и острее было противоречие между политической функцией и социальным базисом фашизма. Обычно оно проявлялось с особой силой в период консолидации режимов, когда рассеивалась демагогическая пелена и четко проступала их классовая сущность. Претендуя на роль «третьей силы», якобы представляющей альтернативу и социализму, и капитализму, фашисты собирали под свои знамена значительные контингенты, преимущественно из промежуточных слоев. После установления фашистских режимов происходило устранение тех элементов, которые всерьез воспринимали демагогическую фразеологию главарей. Один из аспектов пресловутой «ночи длинных ножей» 30 июня 1934 г. заключался, как мы видели, в ликвидации недовольных штурмовиков, требовавших «второй революции». Задолго до этого Муссолини расправился со сторонниками «второй волны», итальянскими фашистами «первого часа», которых не устраивала политика дуче после «похода на Рим». Что касается франкистской Испании, то там противоречие между мелкобуржуазными и люмпен-пролетарскими элементами, с одной стороны, и верхушкой режима — с другой, нашло известное отражение во фронде «старых рубашек».