При этом защита неангажированной (в смысле приверженности какой-либо идеологии), внепартийной (в смысле невмешательства в историко-философское исследование партийно-политических симпатий и антипатий) позиции для одних авторов — более молодых — есть простое и естественное следствие незасоренности их сознания недавно еще господствовавшими догмами. Для других авторов такая неангажированность предполагала трудное и долгое (не ограниченное последними годами) преодоление философских и историко-философских догм марксизма-ленинизма. Мы очень надеемся на то, что преодоление хотя бы в основном состоялось, и читатели получат учебник, сообразованный с мировыми критериями, не подчиненный сектантским партийным требованиям и принципам какой-либо одной идеологии, и вместе с тем — учебник, в котором авторы развивают и аргументированно отстаивают именно свое понимание освещаемых проблем истории философской мысли.
Мы отчетливо сознаем, что следование перечисленным выше, во многих отношениях новым для отечественной и мировой практики принципам-антиномиям “с первого захода” не могло привести к полностью удовлетворяющим читателей, коллег, да и нас самих результатам. Ограниченный по объему учебник, одновременно посвященный философии Запада, Востока, России, первый такого рода опыт, и тут были неизбежны издержки и недостатки. Мы будем стремиться преодолевать их, продолжая работу, учитывая замечания коллег и пожелания читателей, а также наши собственные, пока еще не полностью реализовавшиеся устремления и замыслы.
ЗАПАД
ЧАСТЬ I
АНТИЧНАЯ ФИЛОСОФИЯ
РАЗДЕЛ I
ВВЕДЕНИЕ
Проблема изложения, хронологические рамки и периодизация античной философии
1. ПРОБЛЕМА ИЗЛОЖЕНИЯ АНТИЧНОЙ ФИЛОСОФИИ: КОНЦЕПТУАЛЬНЫЙ И ИСТОРИЧЕСКИЙ ПОДХОДЫ
Приступая к античной философии, европейский историк философии безусловно чувствует себя дома, потому что само слово философия и понятие философии появились в первой европейской стране — в Греции VI в. до н.э.; здесь же были постепенно разработаны основные разделы философского знания, понятийный аппарат и логический инструментарий философского рассмотрения. Наконец, основные институты, в которых продуцировалось, сохранялось и передавалось философское знание, более того — культивировался философский образ жизни,— они также суть европейские установления.
В той же античности стало нормой рассматривать и другие философские традиции. Греки никогда не ставили непреодолимых барьеров между свой и чужой — варварской — мудростью. И хотя поздний греческий автор сочинения «О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов» Диоген Лаэртий замечает: “...большая ошибка — приписывать варварам открытия эллинов” (I 3), тем не менее начинает он свой труд указанием на то, что “занятия философией, как некоторые полагают, начались впервые у варваров: а именно у персов были их маги, у вавилонян и ассириян — халдеи, у индийцев — гимнософисты, у кельтов и галлов — так называемые друиды и семнофеи...” (I 1). Готовность рассмотреть и вместить чужую мудрость — европейская черта, прекрасная примета подлинной духовной широты подлинного философа.
Таким образом, принципиальное понимание философии европейской античности сегодня, когда европейские ценности приобрели общечеловеческое значение и планетарное распространение, оказывается свидетельством и гарантом самотождественности современного человека. Это понимание может проявиться двояким образом. Восстанавливая античные концепции бытия и человека, мы в рамках данных концепций можем ставить и разрешать определенные вопросы, используя изобретенные в античности же инструменты философского рассмотрения, — примерно так же, как мы можем решать определенные задачи геометрии Евклида. Помимо этого, мы можем исторически корректно восстанавливать процесс возникновения самих этих концепций, прослеживать изменение понятий и эволюцию философских институций, — другими словами, мы можем создать определенную модель исторического развития того установления духовной жизни, которое мы называем античной философией.