В этот конфликт, объект которого — мирская власть и ее доходы, — власть духовная проникает с двух сторон. Архиепископ объявляет анафему, виконт осуждает грех, будучи уверенным в том, что его услышат приверженцы реформы, все те духовные лица, которые обращают взоры к Риму и его легатам. Ибо не только клюнийские монахи мечтают об обновлении Империи. Немонастырская церковь также мечтает ее восстановить, но в другой форме — в виде государства, управляемого священниками, которые сами образуют иерархию. Вершину ее составляет, естественно, престол Св. Петра. Для того чтобы возвышаться над всеми другими людьми, священники должны быть чистыми. Дурных епископов поэтому следует изгонять. И реформаторы выслушали жалобу виконта Нарбонны. Он угрожал: если суд не признает мою правоту, «я буду считать ничтожным отлучение, произнесенное Гифредом, я не буду соблюдать никакого перемирия в моей земле, и я более не буду обращаться к папскому суду». Но легаты сохраняли спокойствие. Эта жалоба позволяла им обуздать могущественного прелата, заставить его признать верховенство епископа Римского под угрозой отрешения от сана, замены более послушным человеком. Что же касается виконта, то они еще крепче держали его в своих руках. И не потому, что он нарушал порядок в супружеских отношениях, обвинялся священниками в двоеженстве или кровосмешении, как это случилось с графом Барселоны, а позднее — с королем Франции. Он просто-напросто стал жертвой недавно установленной системы норм мира Божия. Его законным образом изгнали из сообщества за нарушение этого мира, его земля подверглась интердикту, ему не давали покоя его запуганные домочадцы.
Мы не знаем, какое же решение вынес собор в Арле. Нам известно лишь то, что Гифред не был смещен, что через семь лет он примирился с сыном Беранже, который являлся соправителем своего старого отца. На этот раз проводниками компромисса были не священники. Достичь его помог граф Тулузский Раймонд де Сен-Жиль, ставший графом Руэрга, а следовательно, маркизом Готии. Сыгранная этим государем роль возвещает о том, что начиная с 1066 года происходит возрождение светской власти. По соглашению, территория Нарбонны, включая и еврейский квартал, который, без сомнения, приносил самые крупные доходы, была разделена на две половины. В 1112 году документ был возобновлен, отшлифован. Более четкими стали статьи о разделе соляных разработок, башен и домов, правосудия. Под юрисдикцией виконта находились такие преступления, как покушения на жизнь во всем городском пространстве, епископ судил клириков и всех людей Церкви. Вопросы морали уже не поднимались, речь шла о практических делах, о сеньории и доходах от нее.
Спустя семь лет, в 1119 году, в церковный собор вновь поступила жалоба (являлся ли случайным этот семилетний цикл, или же он был обусловлен процедурами мира Божия, в соответствии с которыми соглашения обновлялись раз в семь лет?). На этот раз конфликт разгорался на другом конце королевства Франции, в Реймсе. Но к папскому правосудию взывал уже не виконт, а архиепископ. К тому же архиепископ совершенный, ибо он входил partee в римскую курию, был поставлен Римом. Поистине, Рим торжествовал.
Ни семейственность, ни подарки, которыми благодарили государей за их выбор, не привели в Галлии к значительному качественному ухудшению состава епископов. Это хорошо видно на примере Гифреда, который одновременно являлся реформатором и симонистом. Дело в том, что государи страшились Господа и его мщения. Они думали о своей предстоящей кончине и о том, что за ней может последовать. Некоторые из них (а может быть, и большинство) ясно осознавали свой долг, и почти все представляли себе ценность тех услуг, которые способны были им оказать просвещенные, пусть и не безгрешные, епископы. Несомненно, находившиеся под надзором государей епископства заботили их меньше, чем монастыри, молитвы которых обеспечивали спасение. Не стоит, однако, думать, что епископские кафедры продавались с молотка. Не следует воспринимать буквально порицания, исходившие от восторженных ревнителей реформы. О достоинствах епископов говорят их решения. Не только в Марселе они уступали свои права на аббатства. А кто из епископов упускал возможность украсить свой кафедральный собор? Могут возразить, что их толкали на это соображения престижа, кичливость. Но епископы могли бы употребить свои доходы на удовлетворение менее похвальных желаний. Наконец, многие прелаты были озабочены исправлением нравов клириков. Они следовали примеру архиепископа Реймсского Адальберона, который задолго до 1000 года обязал клир своего собора следовать строгому уставу Св. Августина, требовавшему жить сообща, в воздержании и в молчании.