В течение всех периодов революции из образованной и просвещенной части дворянства вышел целый ряд выдающихся людей и передовых борцов. Мирабо, Лафайет, Клермон Топнер, Ларошфуко, Петион, Баррер и, наконец, Робеспьер были дворянами по происхождению. Однако, как класс или как сословие, дворянство, вполне естественно, было решительным врагом тех нововведений, которыми сопровождались первые стадии революции. Привилегии ему были так дороги, что для восстановления старого порядка во Франции оно не остановилось перед союзом с иностранцами.
По мере того как дворянство беднело, оно все больше теснило и обременяло крестьян, которые должны были ему платить оброк и нести барщину. Если на буржуа и на всякого, кто честным путем зарабатывал себе пропитание и не жил на чужой счет, дворянин смотрел с оскорбительным высокомерием, то в крестьянине и крепостном он видел не человека, а вьючное животное. Яснее всего обнаруживалось высокомерие дворянства во время охот: крестьяне страдали тогда столько же от ловчих, сколько и от самой дичи.
Преимущество рождения в то время всегда было решающим моментом. Отменив его, революция резко изменила характер будущего общественного развития.
Но еще до революции остроумный Бомарше в одной из своих комедий критически уничтожил преимущество рождения в прекрасной насмешке. «Кто они? – говорится в “Свадьбе Фигаро” по адресу дворянства. – Они взяли на себя труд родиться!» Напыщенное дворянство сидело в ложах театров и до полусмерти хохотало над шуткой, и ему в голову не приходило, что Бомарше возвестил ему близкую гибель.
Оба эти сословия, дворянство и духовенство, владели двумя третями земельной площади Франции и платили весьма незначительную сумму налогов. Буржуа и крестьяне, которым принадлежала только одна треть земельной площади Франции, должны были нести на себе не только страшные государственные тяготы, но еще трудом своим поддерживать существование тех двух сословий.
Этот факт объясняет всю французскую революцию.
Буржуазия
Поскольку буржуазия официально составляла третье сословие, она состояла из тех подданных недворянского происхождения, которые не находились в личной зависимости от кого бы то ни было, самостоятельно вели свой промысел и не несли личной службы. Хотя по численности третье сословие во много и много раз превышало другие два сословия, оно в генеральных штатах не имело большего численно представительства, чем дворянство и духовенство. Государственные тяготы тяжелым бременем лежали на третьем сословии, но по отдельным провинциям они были распределены очень неравномерно.
Состоятельная буржуазия, понятно, больше всего чувствовала высокомерие дворянства и тяжесть абсолютизма. Поэтому, как всегда, зачатки сопротивления господству абсолютизма раньше всего обнаружились среди имущих буржуазных классов. Отличия между имущими и неимущими классами проявились только позднее, в начале же, когда буря только надвигалась, все единодушно боролись за новую свободу, одинаково желанную для всех. Только в дальнейшем ходе великого переворота обнаружилось, что буржуазный государственный строй, увековечивающий классовые отличия, не то же самое для неимущих классов, что для имущих, – и тогда только это вполне поняли.
Буржуазия, как носительница богатства и образования, очень рано сумела выставить ряд смелых борцов, начавших в печати и в собраниях борьбу с господствовавшими деспотизмом и абсолютизмом. В этих кругах находили себе поддержку все, кто явно или тайно был против двора, дворянства или духовенства. Блестящая и радикальная философия XVIII века пустила глубокие корни в среде этой буржуазии: учение Вольтера, Руссо, Дидро и даже Гольбаха воспламенило широкие круги. Настоящая крупная буржуазия еще не выделилась в отдельный класс, так как у нее не было никаких политических прав. Но в имущей и образованной буржуазии были скрыты уже те элементы, которым предстояло взять на себя управление будущим государством. Государственные деятели, полководцы, юристы и бюрократы новой Франции вышли из этой буржуазии.
Когда-то буржуазия крупных французских городов была очень могущественна, потому что общественное управление городов носило большею частью демократический характер. В пятнадцатом веке это, можно сказать, было общим правилом. Города выделены были как самостоятельные республики; они много боролись с королями и сохранили по отношению к ним независимое положение. Но среди них не было достаточно единения, и долго они не могли противиться централизованной королевской власти. В религиозных движениях XVI и XVII веков короли нашли желанный повод, чтоб сломить власть городов, и в исходе XVII века абсолютизм достиг уже своего расцвета.