Это было еще одной причиной стремления Геродота покинуть семейное гнездо. Надежд на организацию Олимпийский игр, или, даже, Аполлонических состязаний по причине убогого стадиона не было никаких - многотрудно завлеченные в полис верховные жрецы соответствующих комитетов только оскорбленно воротили носы и невнятно что-то обещали после обильных подношений. Несколько попыток кончилось ничем и Геродот окончательно потерял надежду увидеть в родном полисе кого-то еще, кроме немилосердно лгущих торговцев-проходимцев, вечно пьяных моряков, не видящих дальше носа своего корыта, и шпионов, нагло допытывающихся о видах на следующий урожай оливок.
Все было как в повторном сне. Он бежал мимо загадочных статуй и фигур через бесконечную анфиладу комнат боясь опоздать и зная, что уже безнадежно опоздал. Воздух густел, обволакивая тело, мраморный пол прогибался под ногами и он пробивался броней сквозь ласковую прохладу встречного бриза. Времени на то, чтобы достать длинный меч с суровой вязью на длинном клинке: "Не обнажай в таверне", не было... Да и помог бы меч? Враг был невидим, он прятался где-то далеко, но умудрился все-таки дотянуться своим вязким кулаком, увесисто ткнул им в незадачливого гоплита, смял стальные плиты и опрокинул бронированного бойца на спину.
Геродот опрокинулся. Пытаясь ухватиться за пустоту, неуклюже толкнул локтем свою подругу, обрушился на податливую землю, кем-то предусмотрительно не замощенную мрамором. Это их и спасло. Совсем невысоко над лежащими прозрачность ветра сгустилась до текучей синевы, курлыкающие в небе борисфенские варвары и облака исказились неузнаваемо, земля зашевелилась и высь скрылась в огне. Жар ласково опалил лицо, разогрел металл брони и заставил дымиться кожаные застежки. В воздухе проросли длинные ветви копоти, мечущиеся из стороны в сторону, как пальмы на ветру, оставляя на стенах домов неясные отпечатки.
Маневренность "Дельфина" и выучка команды позволили установить минное поле задолго до того, как среднему, ошалевшему от жары гражданину пришла в голову резонная мысль, а что он тут вообще делает? Гад морской на то и гад, что и куснуть не за что может, да и мины эти кто знает - взорвутся так, что пол-полиса костей не соберет. Особенно неуютно почувствовали себя те, кто правдами и неправдами занял места в первом ряду, у самой кромки моря, но отступать при всем желании было некуда - сзади напирала галерка.
С галеры передали, что все бочки находятся на своих местах, и Демосфен дал свое добро на продолжение операции. Громадный и черный, как сама смерть, вольноотпущенник и личный телохранитель Архистратига Прокл таким же большим зеркальным щитом пустил необходимое количество солнечных зайчиков к "Дельфину", и охота на змея вошла в свою решающую стадию.
Собственно, Демосфен уже при всем желании не мог ничего изменить - бочки на поплавках висели в толще воды и на них работали механические затворы, чтобы через определенное число щелчков запустить в смесь искру от индийской лампы. Взрывы должны были быть не одновременными, а поочередными, дабы первым только разбудить зловредного гада, вторым - обеспокоить, третьим - разозлить и так далее до самого последнего, который или разорвет змея, или оглушит его окончательно. Последнее считалось предпочтительнее, так как Распорядитель-экономист уже подсчитывал доходы от туристов со всей Греции и Египта, съезжающихся в Галикарнасс взглянуть на чучело морского чудовища.
Сам Аристотель знал - операция пойдет совсем не так, как это было предусмотрено в том свеженаписанном свитке, который он мудро оставил дома. Если в море что-то происходит, то происходит самым наихудшим образом, гласила древняя микенская мудрость и не было еще случаев, ее опровергающих. Хотя, при определенных обстоятельствах, менее нервных и более предсказуемых, Аристотель нашел бы много смешного в плане поимке, особенно - психологический портрет змея и стадии его эмоциональных состояний, один в один почерпнутые из арабского трактата Ибн Сины "О душе и родах".
Свет от гигантского щита ненормального Прокла, которым можно было сжечь эскадру в Карфагене, ослепил капитана и пока он протирал глаза смоченной в вине тряпкой навигатор направил галеру в центр гавани - место не самое безопасное, но никто не мог дать гарантии, что глубинные мины не сдетонируют и не разнесут в щепы подвернувшегося "Дельфина". Парус был забран, помощник ударил в барабан, задавая неспешный ритм, и галера подобралась к точке засады, где предстояло (по плану) ждать, наблюдать и хватать змея за жабры.
Вахтенные висели на реях, обозревая пустынные воды. Архистратиг вчера предлагал наградить первого увидевшего чудовище, но Аристотель сразу пресек это, заявив, что у него на галере у каждого свое место и своя задача, и если кто-нибудь, кроме вахтенных, увидит змея, гада, Распорядителя-экономиста с толстым брюхом, то значит он не нес службу, а глазел по сторонам, как идиот на стадионе, и тогда его не награждать надо, а лупить розгами.
Толпа не почувствовала напряжения момента. Одуревшие от ожидания люди расселись на песке, мокрых валунах, на спинах собственных родителей и рабов, уже не было слышно свиста, никто не махал руками и набедренными повязками. Зрелище утреннего моря с рядами кораблей на горизонте, с изящной галерой в гавани было, конечно, прекрасным, но недостойным длительного ожидания.
Клепсидра перед Демосфеном, синхронизированная с таким же прибором на "Дельфине", отмеряла последние капли, но взрыв произошел раньше намеченной отметки. В море что-то громко стукнуло, словно разбилась большая амфора с маслом, в небо взвился пенный фонтан ярко оранжевого цвета и грязное пятно стало расплываться по воде и... В общем-то, это было все. Распорядитель-экономист и то пускает воздух громче, с детским недовольством подумал Архистратиг. Ему виделось это несколько величественнее и грандиознее - дым, пламя, кровь, хвосты и зубы... Хлопка не хватило и на то, чтобы разбудить всех сомлевших граждан - некоторые так и проспали начало легендарной охоты, отчего впоследствии неоднократно рвали на себе волосы и завидовали тем счастливчикам, которые не пропустили ни одного мгновения творившегося на глазах эпоса.
Волна от взрыва угасла под самым бортом "Дельфина", лишь ласково погладив галеру по свежеочищенному от всякой нечисти медному брюху. С запахом оказалось похуже - легендарная вонь толстобрюхого Анаксемандра казалась изысканейшим ароматом по сравнению с тем, что разносилось оранжевой гадостью, высыпавшей на поверхности моря. Что за ингредиент давал такой эффект не знали и крупные профессионалы по приготовлению волшебного огня, да особо бороться с этим не пытались - в сражении все средства поражения противника хороши. Аристотель приказал команде надеть повязки, пропитанные благовониями, и злорадно посмотрел на берег. Бочек было еще много.
Наблюдатели на мачте не дали никаких сигналов - змей от взрыва в его обители и не почесался, но ничего иного пока ожидать не приходилось - если под окном добропорядочного гражданина прирезать неповинного прохожего, то гражданин вряд ли озаботится жалобными криками о помощи. Тут надо во все горло кричать: "Пожар!!!", уж Аристотель эту публику знал. Он подправил клепсидру, вытряхнув пару капель лишнего времени, и продиктовал писцу очередную запись в вахтенную табличку.