“Выходит, мне за девяносто лет,” весело подумал он. “Может статься, что я старше Уся-цзы.”
Мальчик - впрочем, теперь его было уместно называть, по меньшей мере, юношей, - встал с кровати, и осмотрелся. Его ложе, дощатое и укрытое тонким покрывалом, стояло в углу, и соседствовало с длинным низким столиком, на котором стоял чайный прибор. На стенах висели свитки - картина, изображающая пионы в цвету, и каллиграфия с одиноким иероглифом, которого Ван Фань, к сожалению, не знал. В других углах расположились шкаф с пыльными книгами, обеденный стол, и еще один длинный столик. Освещали обстановку оплывшие свечи на подставках, и пробивающиеся сквозь прикрывающую окно тростниковую штору лучи солнца. Хоть комната и носила следы недавней уборки, было заметно, что она - нежилая.
“Те самые гостевые комнаты долины Сяояо,” вспомнил Ван Фань. “В одну из них меня и положили.” Он прошел к двери, и, распахнув ее, вышел наружу, щурясь под яркими лучами солнца.
- Ты проснулся, А Фань, - послышался добродушный голос Уся-цзы. - Садись, выпей со мной чаю.
Проморгавшись, юноша осмотрелся, разглядывая все, что вчера упустил, осаждаемый думами и воспоминаниями, и одолеваемый усталостью. Небольшая горная долина лежала перед ним, оканчиваясь с одной стороны живописным видом с крутого обрыва, а с другой - не менее крутым горным склоном, возносящимся ввысь и теряющимся в облаках. Яркая зелень господствовала вокруг - низенькие деревца, ровная трава, и оплетающие горные камни лианы. Небольшие домики, прислонившиеся к скальным стенам, не слишком выбивались из естественности картины.
“Дышится-то как легко,” - с наслаждением вдохнул Ван Фань чистейший горный воздух. “Хоть в бутылки закупоривай, да продавай несчастным горожанам.”
Улыбаясь своим мыслям, он подошел к небольшому круглому столику, устроившемуся в тени стройного деревца, и опустился на табурет напротив добродушно глядящего на него Уся-цзы.
- Доброго вам утра, мудрец, - обратился он к старцу. - Я так и не поблагодарил вас вчера. Спасибо, вы спасли мою жизнь.
- Думается мне, мы спасли друг друга, - огладил бороду тот. - Без твоего оклика я не заметил бы того негодяя с саблей. Твоя же попытка задержать его восхищает своим героизмом. Ты поистине достойный юноша, А Фань.
- Что вы, мудрец, ничего я такого не сделал, - смущенно хмыкнул тот. - Без вас я только и смог бы, что умереть. Нет у меня ни силы, ни воинских умений.
- Силу и умение может обрести каждый, но благородные сердца - редки и малочисленны, - степенно ответствовал старик, и, поднявшись с табурета, наполнил одну из стоящих на столе чашек из исходящего паром чайника. - Попробуй. Этот чай цимэнь был доставлен мне с Хуаншаня, от старого знакомого. Своими вкусом и запахом он напоминает об аромате весенних цветов, и одна чашка его способна вселить бодрость даже в усталого старца вроде меня. - юноша, поблагодарив, принял пиалу с ароматным напитком, и с удовольствием пригубил. Чёрный и крепкий, цимэнь и правда обладал мягким вкусом, сравнимым с травяными чаями.
- Скажи мне, А Фань, ты не задумывался, отчего и я, и семейство Сяо столь приветливы с тобой? - спросил Уся-цзы, тоже отдав должное чаю.
- Потому, что вы - хорошие люди? - непонимающе улыбнулся Ван Фань. Его немедленно одолели самые разные подозрения, в основном, подстегнутые его новыми знаниями, но он не спешил их озвучивать - старец явно собирался сам все рассказать.
- Несомненно, Сяо-старший и его сын - люди достойные, и я тоже пытаюсь по мере сил делать правильные вещи, - довольно улыбнулся старик. Было заметно, что похвала пришлось ему по вкусу. - Но ни один хороший человек не сможет позаботиться обо всех обездоленных. Буду с тобой откровенен, малыш - и я, и они привечали тебя во многом из-за твоего таланта. Сяо Фу посчитал, что музыка - твоё призвание, ведь очень немногие, попав под воздействие особой техники его семьи, сохранили бы присутствие духа.
- Техники, мудрец? - непонимание сквозило в вопросе юноши. - Старший брат Фу не применял на меня никаких техник. Я, конечно, мало что знаю о боевых искусствах, но он точно на меня не нападал.
- Скудность знаний - не порок, в отличие от нежелания их принимать, - хитро улыбаясь, ответил Уся-цзы. - Семейное искусство Дома Музыки и Меча - игра на музыкальных инструментах с применением внутренней энергии. “Счастливая жизнь на реках и озерах” - одна из сильнейших их техник, пусть и неполная. Забредя в лес близ особняка семьи Сяо, ты услышал её. Большинство простых людей свалилось бы в беспамятстве, или же сбежало в ужасе, но ты пошёл ей навстречу. Скажи мне, что ты чувствовал, слушая игру Сяо Фу?
- Восторг, - немедленно ответил Ван Фань, и задумался на миг, пытаясь облечь в слова все чувства, что обуяли его в тот момент, все ещё свежий в его памяти. - Я был спокоен, но в то же время, полон сил и жажды действия. Тогда, это почему-то не казалось мне странным, мудрец.
- Все верно, - с удовлетворенным видом покивал тот. - Пусть младший Сяо все ещё учится семейному искусству, и та энергия, что он может вложить в свою музыку, неупорядоченна и скудна, она все же способна нанести вред человеку, не причастному к боевым искусствам. В тебе же она отозвалась самым благоприятным образом. Сяо Фу посчитал, что ты обладаешь музыкальным талантом, и обрадовался тебе, как родному - любой путь легче, когда идёшь по нему с товарищем. Но старший Сяо распознал его ошибку.
- Это когда он попросил меня спеть? - откликнулся Ван Фань с задумчивым видом. - Неужели что-то не так с моим пением? - старик добродушно рассмеялся.
- Хоть ты и не достиг бы великих успехов в опере, ничего плохого в твоём пении нет. Оно всего лишь самое обычное. Ты даже можешь изучать искусство Дома Музыки и Меча, и лет через десять достиг бы того, что Сяо Фу умеет сейчас. Твой талант в другом. Когда я прочёл твой пульс вчера, я ощутил биение энергии в твоём источнике, и её течение по меридианам, - он задумчиво почесал бороду, и пристально посмотрел на юношу. В его глазах, за извечной хитринкой, проглянула серьезность.
- Скажи мне, А Фань, хотел бы ты изучать боевые искусства? Не спеши с ответом, - добавил он, видя, как восторженно вскинулся Ван Фань. Тот, пусть и с памятью девяноста с лишним лет жизни, все ещё оставался ребёнком, и его эмоции были такими же живыми и незамутненными, как и у любого из его сверстников.
- Обдумай все как следует, - продолжил Уся-цзы. - Путь воина усеян трудностями и преградами, и тесно переплетен со смертью, чужой и твоей. Пусть я и учу своих младших не лить кровь попусту, иногда без этого не обойтись, и всякий воитель должен быть готов без колебаний применить свое искусство. Спроси себя, способен ли ты отнять чужую жизнь?
- Ради чего? - спросил юноша, посерьезнев.
- Ответ на это прост, - старый мудрец с улыбкой огладил бороду, заметно довольный вопросом. - Слишком многие в Поднебесной страдают под гнетом тех, кто применяет силу лишь во благо себе. Императорская власть крепка, но даже прикажи Сын Неба всей своей армии истреблять негодяев и бесчестных людей, количество зла под солнцем несильно бы убавилось. Поэтому, император дозволяет людям, вроде меня, обучать юношей воинскому искусству, чтобы те боролись с несправедливостью, где только могли. Именно это и станет твоим делом как во время обучения, так и по его окончанию. Воитель, идущий праведным путем, обязан защищать тех, кто слабее, и пресекать злодеяния везде, где их встретит.
- Ну а если я кого не того пресеку? - задумчиво почесал нос юноша. - Мне мало что известно и о жизни воителей, странствующих по рекам и озерам, и о горестях простых людей, - Уся-цзы рассмеялся, блестя улыбкой, полной искреннего довольства.
- То, что ты уже задал этот вопрос, показывает тебя здравомыслящим не по годам, А Фань, - ответил он. - Сердце у тебя доброе, как я сам уже успел убедиться. Остальное придёт, главное, держать глаза и уши открытыми, - закончив свою фразу, он воззрился на юношу с толикой ироничного ожидания.
Тот прекрасно понимал, чего ждет старец, но не спешил оправдывать эти надежды. Новая привычка обдумывать серьёзные шаги, пришедшая вместе с чужими воспоминаниями, нравилась ему.