В 346 г. в Пеллу, столицу Македонии, прибыли послы от Афин и других греческих государств. В числе членов афинского посольства был и афинянин Филократ, внесший затем проект мирного договора в афинский совет. Мир был заключен на том условии, что каждый договаривающийся сохраняет за собой владения, которые были в его руках в момент заключения мира.
Филократов мир был блестящей удачей дипломатии Филиппа. Успех заключался не только в том, что фокидцы были исключены из мирного договора и фактически отданы на произвол Филиппа; Филипп сумел затянуть и самое заключение мирного договора и, в то время как афинские послы ожидали его в Пелле, он успел овладеть фракийским побережьем вплоть до Херсонеса.
Правда, Филипп дал туманное обещание передать Афинам Евбею и Ороп, но, тем не менее, условия мира были крайне невыгодными для Афин.
Естественно, что тотчас же после возвращения посольства на родину Демосфен возбудил против него обвинение в предательстве в знаменитой речи «О преступном посольстве». Но на этот раз враги Демосфена одержали верх. Мир был ратифицирован афинским народным собранием.
Между тем Филипп продолжал Священную войну. Завоевав Фессалию, он вторгся в Фокиду и нанес в союзе с Фивами поражение фокидцам. Фиванцы настаивали на полном порабощении Фокиды, но Филипп не желал чрезмерно усиливать фиванцев и добивался в совете амфиктионов, чтобы фокидцам была оставлена их территория, но чтобы они были исключены из числа амфиктионов. Вместо них включен был Филипп, получивший два голоса. В это время Фессалия провозгласила его главным военачальником — тагом. Теперь царство Филиппа
фактически простиралось от Фермопил до Геллеспонта — подобного ему в Греции никогда не существовало.
В наиболее популярных немецких трудах по истории Греции обычна оценка Филиппа как великодушного спасителя Эллады, а Демосфена — как адвоката-болтуна и предателя. Поэтому мы позволим себе привести ту характеристику этих лиц, которую мы находим в античных свидетельствах.
Филипп постоянно характеризуется как коварный и бесчестный человек, который не уважал людей и смотрел на них только как на свои орудия. Обещания связывали его только до тех пор, пока это было ему выгодно. Его царское слово не имело никакой цены. Его оружием были ложь, произвол и насилие. Он поощрял самые низкие страсти и привлекал к себе на службу продажных писателей. «Людская ненависть и глупость позволили Филиппу под видом общеэллинских интересов спокойно преследовать свои личные цели», — принужден признать Р. Пельман.
В покоренных им греческих городах он не только уничтожал демократические учреждения, но и вообще лишал их всякой независимости и жестоко издевался над ними. Так, в фессалийских городах (как некогда Лисандр) он передал власть своим ставленникам, как называет их Демосфен, «де-кархиям», распоряжавшимся там по своему усмотрению. Древние авторы справедливо говорят о порабощении им греческих городов.
Греки привыкли к насилиям и надругательствам над жителями покоренных городов, но Филипп в этом отношении не имел себе равных. Мы уже говорили о 3000 фокидцах, утопленных в море в 352 г. по приказу Филиппа. В 348 г. демократы Эретрии и Орея на Евбее ушли в соседний Портмос и укрепились там. Филипп взял Портмос и перебил сбежавшихся сюда демократов. В том же году он вырезал, продал в рабство и увел на каторжные работы в царские рудники всех жителей разрушенного им Олинфа.
О Демосфене всякий непредубежденный человек легко составит себе впечатление по его речам. Прекрасную характеристику Демосфена дает Р. Ю. Виппер:
«Демосфен не имел военных талантов. Его родина была слаба и не имела союзников. Но в этом труднейшем положении Демосфен сделал все, что было в человеческих силах: не
устанно открывал глаза народу на происки сторонников Македонии... сплачивал разрозненные элементы оппозиции... старался привлечь другие общины к национально-демократическому делу. Если согласиться судить политика не по его успехам, а по степени его изобретательности, находчивости и на-
пряженности энергии, то Демосфена следует признать одним из величайших государственных деятелей Греции... Демосфен мог гордиться тем, что он завоевал своей убежденной речью множество новых сторонников, что республиканское настроение, померкшее было к концу безнадежной первой войны с Филиппом, вновь проснулось... и завоевало широкие круги афинского общества».
Немецкие историки, пытаясь бросить тень на нравственный облик Демосфена, ссылаются обычно на то, что в тот момент, когда Исократом и Филиппом был выставлен лозунг объединения эллинов, он вступает в союз с персами; значит он — изменник, а Филипп — носитель панэллинской идеи. На это можно возразить, что македоняне были столь же мало греками, как персы, — так относились к македонянам сами греки. Филипп неоднократно обнаруживал, что идея объединения греков была в его устах просто фразой, фактически им руководило стремление к усилению могущества и влияния Македонии.