Контрнаступление наших войск, продолжавшееся больше месяца, к тому времени уже выдыхалось. И противник это почувствовал. Отойдя от Шапкино всего на 3-4 километра, немцы словно зубами вцепились в курьяновские, акатовские и воробьевские высоты и держали их до марта 1943 года {Орлов, Чернобаев. Город Гжатск. 1957.}. А все деревни и села перед этим рубежом обороны и в глубину на 5-6 километров со стороны наступающих советских войск команды немецких факельщиков безжалостно сожгли.
Фронт остановился здесь на долгие 14 месяцев {См.: Доклады командующего Западным фронтом Г.К. Жукова Верховному Главнокомандующему 25 января, 27 февраля, 5 марта, 13 марта, 25 марта, 11 апреля 1942 года} {Разговор Г.К.Жукова с командующим 20-й армией генералом Власовым по ВЧ..... 1942 года.} {Приказ командующего Западным фронтом Г.К.Жукова о создании ударной группировки и организации прорыва на участке Мотаево-Кострово.} {Интернетресурс: http://stalingradrus.narod.ru/sg63pd.html} {Бешанов В.В. Год 1942-й - «учебный».}.
Авиация и дальнобойные гаубицы, не говоря уже про пушки и минометы, утюжили эти поля и перелески заодно с деревенскими пепелищами больше года, густо нашпиговав их ржавым железом. «Подарки» от Круппа и Мессершмидта, равно как и от наших эвакуированных в тыл военных заводов, тут и сегодня еще можно отыскать в лесной глуши и пересохших болотах.
Деревенский тракторист Ефим Шалудкин подорвался на противотанковой мине уже в начале 60-х, когда корчевал кусты в нескольких километрах от Шапкино, чтобы расширить пашню. Была то немецкая или наша мина, никто разбираться не стал. Обкорнали дядьке Ефиму одну ногу по самое колено да велели судьбу благодарить, что жив остался...
Его розовая, намятая протезом культя и сам протез с кожаными ремешками на заклепках так и стоят перед глазами. Лет за семь-восемь до того, как стали из Шапкино в массовом порядке увозить дома, у нас была общая на три семьи баня. Привыкший обходиться без посторонней помощи, дядька Ефим допрыгает, бывало, на одной ноге до полка, нахлестается березовым веником, а потом сидит, раскрасневшийся, в предбаннике. Ждет, пока соседи подтянутся - Виктор Амосов да Федька, мой отец.
Минометчика в 41-м и 42-м, а потом, до конца войны, командира самоходки СУ-100 Федора Емельяненкова пули да осколки, считай, минули - если не брать в расчет касательного ранения и контузии. А вот Виктору Амосову еще в самом начале войны пулеметной очередью раздробило лодыжку и голень. Врачи ее, как смогли, собрали, но правая нога навсегда перестала сгибаться. Раздеваясь в предбаннике, он всякий раз подмигивал пацанам: «Вошь, в баню хошь?» - «Не!! - давно выучив эту солдатскую поговорку, отвечали ему: - Мы рубахи покараулим...»
Нет уж в живых ни дядьки Ефима, ни моего отца, ни гораздого на прибаутки Виктора Ивановича Амосова.
И уже 35 лет минуло с того майского дня, как хоронили всей школой нашего одноклассника Сережку Домнина. Через десять лет после дядьки Ефима его достала та же самая война. Бутылка с зажигательной смесью, что на свою беду отыскал семиклассник в каком-то полуобвалившемся окопе, шансов выжить ему не оставила...
Пишу об этом не затем, чтобы задним числом чье-то сострадание вызвать. Да и не осталось уж тех, кто в таком сострадании нуждался. А вот вспомнить добрым словом одну из великого множества российских деревень, судьбой не обласканных, но от судьбы той не прятавшейся, время пришло.
Потому что от всей деревни, заново выстроенной после войны, теперь остался только один дом.
Тот, где я вырос и где выросли мои старшие сестра и два брата.
Тот, рядом с которым поднялись на шапкинских пепелищах еще 35 домов и возле каждого - свой сад.
Дом, который стал молчаливым свидетелем того, как жгли деревню в третий раз - не по причине войны или нашествия иноземцев, а по воле местных начальников, в административном раже дошедших до самодурства. И произошло это средневековое варварство, это затмение в мозгах за 15 лет до наступления нового тысячелетия {«Злая трава», газета «Известия», 1984 год.} {«Кому полоть злую траву», газета «Известия», 1984 год.}.
Лет за пять до этого умопомутнения, когда деревню еще не списали в расход, когда десятка полтора домов еще упрямились вынесенному приговору - «неперспективная», появилась было надежда устоять, сохранить историческую и родовую память этого места. Всего четыре километра - два ручья да перелесок! - отделяли тогда Шапкино от асфальтовой ленты шоссе, прошмыгнувшей из Гагарина через Ивашково, Старое, Зубково, прильнувшей к Акатову, центральной усадьбе совхоза, и далее, мимо сгинувших в войну деревень Медведки, Никишево, Сашино, Лукьянцево {Список колхозов Гжатского района Смоленской области с указанием населенных пунктов, числа колхозных хозяйств, единоличников, рабочих и служащих по состоянию на 1941 год - в личных записях М.Ф.Кабанова, ОММ Ю.А.Гагарина.} {Список колхозов и сельсоветов Гжатского района с указанием населенных пунктов и количества дворов (на 1947 год) - в личных записях М.Ф.Кабанова, ОММ Ю.А.Гагарина.} {Административно-территориальное устройство Смоленской области. Справочник. Московский рабочий, 1981.}, мимо уцелевшего Андронова - до моста через Москву-реку в центре деревни Пышково.
За тем мостом, на высоком берегу реки, бросаются в глаза еще крепкие с виду здания из красного кирпича явно не советской постройки. Теперь здесь детский оздоровительный лагерь завода «Динамик», а после войны - в 40-е , 50-е и позже - здесь приютилась Пышковская сельская больница с родильным отделением. Именно тут появился на свет первый ребенок послевоенного Шапкино. Эта невольная честь выпала моей сестре Надежде, которая теперь уже стала бабушкой и живет, увы, далеко от этих берегов. Те же кирпичные стены и сосны, что раскинулись над ними, когда-то услышали первый крик и трех подряд мальцов, родившихся еще в семье Федора и Веры Емельяненковых.
Да только ли в нашей семье! Отсюда, с высокого берега Москвы-реки, топтала дорогу в мир вся послевоенная шапкинская детвора - Амосовы, Виноградовы, Востряковы, Денисенковы, Епифановы, Ильины, Карпачевские, Кириенковы, Логвенковы, Малиховы, Мариничевы, Ревоненковы, Савченковы, Шалудкины, Шляхтины...
Асфальт в этом месте заканчивается на границе моста. Дальше, в сторону деревни Дубинино, где зимой 42-го приютили погорельцев из Шапкино, петляет отсыпанный песком и крупным гравием проселок. По нему и в дождь можно проехать на легковой машине и минут через двадцать оказаться вновь на асфальте, но уже в Московской области.
А вот та дорожка, по которой везли мужики из Шапкино своих рожениц в Пышковскую больницу и по которой, счастливые, возвращались уже с дочерьми и сыновьями, под силу разве что вездеходу, да и то не всегда. На пути еще одной излучиной встречается Москва-река. Когда-то тут был основательный мост - на нескольких рубленных опорах-колодцах, и была мельница. Берега здесь высокие, на обоих стояли церкви: на правом - храм Рождества Христова в Глинках {Иванов А.Я. Материалы для истории Смоленской епархии. Храмы и причты Гжатского уезда Смоленской губернии (XIX - нач. XX века). 1998 г., Москва (рукопись).} {По устным воспоминаниям В.К.Емельяненковой.}, на левом - уже упоминавшаяся церковь Козьмы и Дамиана с погостом в Ренском, где лишь недавно перестали хоронить.
Мельницы на Москве-реке не стало еще до войны. Церкви, особенно та, что была в Глинках, сильно пострадали от артобстрелов и были разобраны на печи и фундаменты погорельцами всех окрестных деревень {По устным воспоминаниям В.К.Емельяненковой.}. А мост какое-то время еще сохранялся, в его подгнивших срубах-колодцах мужики и пацаны, что постарше, умудрялись ловить голавлей и плотву. Мелкота, вроде нас, закидывала с него самодельные, из упругих ореховых стеблей, удочки...
Лет тридцать тому назад, где-то в начале 70-х, примерно в километре от этого места вверх по течению военные принялись сооружать плотину, а еще выше стали вырубать лес по берегам реки - в ложе будущего водохранилища. Про экологию тогда речь не заводили и даже слов таких не употребляли, официальной информации - что да зачем - не было. Но мужики, из тех, что обо всем рассуждают с видом знатоков, вполголоса делились военной тайной: под водой, мол, спрячут ракеты в шахтах - усиливают третий пояс обороны Москвы...