История христианской церкви в XIX веке. Том 1. Инославный христианский Запад
Римско-католическая церковь
1. Накануне XIX века
Печальное положение папства накануне XIX века. – Антирелигиозные движения в прошлом веке. – Идеи вольнодумцев. – Французская революция и церковь. – Теофилантропы. – Реакция в пользу восстановления христианской религии. – Положение римской церкви в Германии. – Противопапские движения в ней. – Феброний и его идеи о преобразовании церкви. – Церковно-преобразовательная деятельность импер. Иосифа II в Австрии. – Противопапские движения в Италии. – Печальная судьба последнего папы прошлого века.
Конец восемнадцатого века, когда буря революционного движения пронеслась по всей западной Европе, ниспровергая старые установившиеся обычаи и порядки, был особенно печален для самого, по-видимому, крепкого западноевропейского учреждения, именно папства. Известно, что последний папа XVIII века Пий VI, после самых тяжелых оскорблений и потрясений, умер 29 августа 1799 года в отдаленном городке южной Франции – Валенсе в положении изгнанника и пленника. В его столице Риме, с помощью французского оружия, восторжествовала революция, и на Тибрском мосту была воздвигнута статуя, изображавшая богиню Свободы, которая попирала папскую тиару ногами. Это должно было служить предвестием судьбы, которая ожидала папство в наступавшем новом (XIX) столетии. Когда наступило новое столетие, то римская церковь оказалась без главы, и в якобинских клубах в Париже революционеры кощунственно справляли тризну по кончине папства и дел его, а вместе с ним и христианства. Положение римской церкви было ужасное, и наступление XIX века для нее вообще было темно и грозно. Для выяснения причин такого печального положения необходимо бросить взгляд на те умственные и политические движения, которые и привели к этому положению.
Во главе всех движений прошлого века стояла Франция, и она-то именно и была главной виновницей печального положения дел. Духовенство в ней было крайне ослаблено и уменьшено в своем составе гильотиной и изгнанничеством, и верующие католики постоянно трепетали за свою жизнь. Имущества церкви были конфискованы, монастыри закрыты, а влиятельнейший класс населения отвернулся от христианства и церкви. Вместо назидательных книг и пастырских посланий, образованнейшая часть французского народа зачитывалась сочинениями философов, а эти последние преисполнены были издевательства и насмешек над христианством вообще и римской церковью в особенности. Монтескье в своих «Персидских письмах направлял стрелы своего острословия в «того старого идола, которому курили фимиам из простой привычки», в того «волшебника, который хотел заставить государей думать, что три составляют одно, что хлеб, который вкушают, не есть хлеб, и вино, которое пьют, совсем не вино». В то же время он направлял свои нападки также на целибат и монастыри, исповедальню и инквизицию, и издевался над учением о грехопадении и чудесном рождении Господа. В своем сочинении «Дух законов» он говорил о веротерпимости, но не о свободе веры. «Если в известном государстве правительство настолько сильно, что может допускать или отказать в принятии новой религии, то не следует ее допускать; но раз она уже проникла, то следует ее терпеть». Это язык, который напоминает нам о старом языческом Риме и о том положении, которое он занимал по отношению к богам чужих народов: но что от такой терпимости отнюдь был не большой шаг к насилию над верой, насколько на римскую церковь смотрели глазами так называемых философов, это вполне понятно. Вольтер и его единомышленники в своих выражениях о папе шли еще дальше. Они не имели при этом «глупого и опасного тщеславия» ставить авторское имя на своих сочинениях, а под прикрытием анонимности позволялось говорить все. В пресловутой книге «L’imposture sacerdotale», анонимно появившейся в Лондоне в 1767 году, говорилось: «Так называемый наместник Христа есть не что иное, как опасный обманщик, язва для государств, противник царей и народного мира». Вольтер старался убедить государей, что священники – худшие враги государственности; напротив, философы суть лучшая опора ее против нападений духовенства. Теперь, думал он, для государства настало время вновь забрать ту власть, которую в средние века присвоила себе церковь; не следует дольше терпеть, чтобы церковь господствовала в гражданском обществе. Вольтер подхватил старую мысль Бонифация VIII, что церковная и государственная власть отнюдь не могут равноправно стоять одна подле другой, но только делал отсюда совершенно противоположное заключение. Не церкви принадлежит власть и господство, а государству. «Как можно терпеть, спрашивал он, в одном доме двух господ, домовладыку и домашнего учителя, который получает жалованье от первого?» Руссо в этом отношении был вполне согласен с Вольтером, и в восьмой главе 4-й книги своего пресловутого «Социального контракта», где говорится о «гражданской религии», римскую церковь он причисляет, вместе с ламанством и японской религией, к странным религиям, которые «дают людям два законодательства, два государя и двойственное отечество, возлагают на них обязанности, которые стоят в противоречии между собою и делают для людей невозможным быть в одно и то же время благочестивыми людьми и хорошими гражданами». Протестантизм, по его воззрению, гораздо лучше, но и он также противен, думалось ему, духу общественности. Общественность истинных христиан никогда не будет общественностью людей. Христианство всецело духовно, носит на себе небесный и сверх мирской характер и не имеет никакого благорасположения к этой земле. Если государство процветает, то христианин не может принимать участия во всеобщем благоденствии; если государство приходит в упадок, то христианин благословляет руку Божию, которая тяжело обрушивается на народ. Христианство легко де приводит к тирании. Стоит только среди истинных христиан найтись хоть одному честолюбцу, какому-нибудь Катилине, одному лицемеру, в роде Кромвеля, и он обратит их благочестие в свою пользу. Истые христиане рождены для того, чтобы быть рабами. После этого рассуждения, которое, как и вообще нападки французских философов, направлено было не против папства только и церкви Рима, но против христианской религии вообще, Руссо переходит к более подробному объяснению того, что он называет гражданской религией. В интересе государства заключается, чтобы каждый гражданин имел религию, которая бы внушала ему любовь к долгу; религиозные догматы безразличны для государства. Напротив, есть известные «чувства общественности», без которых не может быть ни хорошего гражданина, ни надежного подданного. Однако эти догматы гражданской религии имеют более нравственный, чем религиозный характер, и они должны быть, по возможности, не многочисленны и просты. Они могли бы вполне ограничиваться верой известного «савоярского викария» (Руссо), именно верой в Высшее существо, бессмертие души и совесть. Установить эти члены веры дело государя. Правда, он никого не может принуждать к вере в них; но тех граждан, которые бы не захотели веровать в них, он может удалить из своей страны, именно как людей необщительных», а не как безбожных. Но рядом с этими догматами государство должно держаться правила, что всякая нетерпимость отнюдь недопустима. «Всякий, кто говорит: «вне церкви нет спасения»! должен быть изгнан из государства