Португальские мараны на всех испанских аутодафе в XVII веке составляли значительный процент. В Кордове, например, в 1655—1700 годах на публичных аутодафе были приговорены к сожжению (заживо и in effigie) 399 человек; из них за иудаизм 324, и почти все они принадлежали к португальским выходцам. Примерно такая же картина наблюдается в Толедо, Севилье и других городах. Из мадридских аутодафе следует упомянуть торжественное аутодафе 1680 года, устроенное по случаю приезда в Мадрид французской принцессы, ставшей женой Карла II. На нем предстали 86 обвиняемых; живыми должны были сжечь 21 человека, но в последний момент двоим заменили смертную казнь вечным тюремным заключением. Сожгли восемнадцать иудействующих и одного мавра. Среди сожженных был выходец из Португалии Луис Сарабиа; в свое время он бежал от инквизиции в Бордо, но позже, решив, что опасность миновала, приехал по каким-то делам в Мадрид и тут же был схвачен инквизицией.
К концу XVII века число иудействующих, выводимых на испанские аутодафе, с каждым годом стало уменьшаться. Эта тенденция продолжилась и в следующем веке, и даже то, что время от времени преследования маранов вдруг вспыхивали с новой силой, как это было в 1721—1727 годах, не меняет общей картины. Явилось это результатом энергичной деятельности инквизиции, в течение целого столетия стремившейся к тому, чтобы иудаизм, получивший в 1580 году новый приток сил из Португалии, в Испании опять иссяк, или, быть может, инквизиция ослабила надзор над маранами, считая их не столь опасными, как прежде, — сказать трудно. Но факт остается фактом. В Толедо с 1727 по 1738 год маранов среди осужденных нет; правда, в 1738 году осудили сразу четырнадцать, но затем, согласно отчетам об аутодафе, доходящим до 1794 года, — только одного в 1756 году. В Мадриде в 1732 году несколько маранов осудили на смерть за святотатство, но более до конца существования инквизиции за еврейскую ересь — никого. 13 июня 1745 года в Вальядолиде был приговорен к смерти один маран, и он оказался последней жертвой инквизиции, которой вменили в вину иудаизм. В общем отчете о деятельности инквизиционных трибуналов Испании за период с 1780 по 1820 год говорится более чем о пяти тысячах случаев привлечения к суду, и из них лишь шестнадцать связаны с иудействующими. Последний случай осуждения за еврейскую ересь отмечен в Кордове в 1818 году, когда был обвинен и приговорен к незначительному наказанию некто Мануэл Сантьяго Вивар.
Глава десятая
Разнообразная деятельность инквизиции
Не стоит, однако, думать, что испанская инквизиция преследовала прежде всего маранов, морисков и лютеран; она в равной степени уделяла внимание всем, кто посягал на чистоту католической веры, и поэтому, конечно, не могла пройти мимо мистиков.
Мистики учили, что созерцанием, умственными молитвами и путем отвлечения от всего материального человек может возвыситься до непосредственного соединения с Богом и получить от Него прямые наставления в своем существовании. Это, по их мнению, освобождало его от соблюдения предписаний церкви. Ведь душу его и без того озарял свет, исходящий от Самого Бога. Люди, сияющие этим светом — иллюминаты, — не нуждались ни в каких человеческих указаниях. Религиозные обряды, иконы и церкви, утверждали мистики, нужны лишь для необразованных людей, как нужны игрушки детям; люди, поднявшиеся на высоту соединения с Богом, должны обходиться без них.
Иллюминизм вел, таким образом, к отрицанию всех обрядов. Но, с точки зрения инквизиции, зло не ограничивалось этим отрицанием, поскольку внушения, которые, по утверждению мистиков, исходили от Бога, могли во многих случаях исходить от дьявола, — и кто мог с уверенностью сказать, какой мистик действует под влиянием божественного указания, а какой — по наущению дьявола? Вопрос этот принял еще более острую форму, когда рядом с учением иллюминатов возникло учение квиетистов, которые говорили, что все в мире исходит от Бога. Следовательно, человек безгрешен, так как не может заключать в себе греха то, причиной чего есть Бог. Но кто мог поручиться, что квиетисты не действуют под влиянием низменных, внушенных дьяволом страстей и как можно было оставлять без наказания их поступки, которые по характеру своему мало отличались от самых гнусных преступлений?