В сентябре 1917 г. состоялось Демократическое совещание с участием меньшевиков, эсеров, большевиков. Участники совещания приняли решение сформировать новое коалиционное правительство и создать при нём совещательный орган – Предпарламент. Правительство возглавил А. Ф. Керенский, наряду с меньшевиками и эсерами в него вошли кадеты и промышленники. Правительство использовало против рабочих войска и подавляло крестьянские выступления. Разруха и военные расходы сопровождались неограниченным выпуском бумажных денег, именуемых «керенками». Курс рубля упал до 7 копеек довоенной стоимости, государственный долг вырос до 49 млрд руб.
У разрушенного памятника Александру III в Москве
Левые силы выдвинули лозунг создания однородного социалистического правительства на II Всероссийском съезде Советов рабочих и солдатских депутатов. Датой созыва съезда наметили 25 октября 1917 г.
Большевики имели перевес в обоих столичных Советах. В сентябре 1917 г. председателем Петроградского совета стал Л. Д. Троцкий, председателем Московского совета – В. П. Ногин. «Получив большинство в обоих столичных Советах рабочих и солдатских депутатов, – писал В. И. Ленин из подполья в ЦК, – большевики могут и должны взять государственную власть в свои руки».
1. Какие положения содержались в декларации Временного правительства? Можно ли утверждать, что либеральные идеи кадетов оказались утопическими, а большевистские лозунги – наиболее соответствующими российской действительности? 2. Продолжите составление «Хроники революционных событий». 3. Чем отличались взгляды радикальных социалистов (большевиков) от взглядов умеренных социалистов (меньшевиков) на содержание и перспективы революции? 4. Как вы думаете, почему выступление генерала Л. Г. Корнилова закончилось неудачей? 5. Назовите объективные и субъективные факторы, определившие рост популярности большевиков между февралём и октябрём 1917 г.
Подберите материал и подготовьте доклад о премьер-министре А. Ф. Керенском, генерале Л. Г. Корнилове.
Изучение русской истории приобретает в наши дни новый своеобразный интерес, ибо по социальным и культурным пластам, оказавшимся на поверхности русского переворота, внимательный наблюдатель может наглядно проследить историю нашего прошлого. То, что поражает в современных событиях постороннего зрителя, что впервые является для него разгадкой векового молчания «сфинкса», русского народа, то давно было известно социологу и исследователю русской исторической эволюции. Ленин и Троцкий для него возглавляют движение, гораздо более близкое к Пугачёву, к Разину, к Болотникову – к 18-му и 17-му векам нашей истории, – чем к последним словам европейского анархо-синдикализма.
В самом деле, основная черта, проявленная нашим революционным процессом, составляющая и основную причину его печального исхода, есть слабость русской государственности и преобладание в стране безгосударственных и анархических элементов. Но разве не является эта черта неизбежным последствием такого хода исторического процесса, в котором пришедшая извне государственность постоянно, при Рюрике, как и Петре Великом, как и в нашем «империализме» XIX и XX веков, – опережала внутренний органический рост государственности? А другая характерная черта, – слабость верхних социальных слоёв, так легко уступивших место, а потомки отброшенных в сторону народным потоком? Разве не вытекает эта слабость из всей истории нашего «первенствующего сословия», созданного властью для государственных нужд, как это практиковалось в деспотиях Востока, и сохранившего до самого последнего момента черты старого «служилого» класса? Разве не связан с этим прошлым, перешедшим в настоящее, и традиционный взгляд русского крестьянства на землю, сохранившую в самом названии «помещичьей» память о своём историческом предназначении? А полное почти отсутствие «буржуазии» в истинном смысле этого слова, её политическое бессилие, при всём широком применении революционной клички «буржуй» ко всякому, кто носит крахмальный воротничок и ходит в котелке?
Да и как могло быть иначе, когда и развитие русской промышленности, и развитие городов явилось, в сколько-нибудь серьёзных размерах, плодом последних десятилетий, и когда ещё 30 лет назад серьёзные писатели глубокомысленно обсуждали вопрос о том, не может ли Россия вообще миновать «стадию капитализма»? Тесно связана с двумя отмеченными чертами, слабостью русской государственности и с примитивностью русской социальной структуры, и третья характерная черта нашего революционного процесса, идейная беспомощность и утопичность стремлений, «максимализм» русской интеллигенции.