От Петерса я узнал, что мои коллеги сидели все вместе в Бутырской тюрьме. Один я был выделен для одиночного заключения. Это усиливало дурное настроение.
Мое заключение в ЧК было отмечено двумя мрачными инцидентами. На третий день ко мне в комнату ввели бандита. Это был высокий здоровый детина лет двадцати пяти. Я был молчаливым свидетелем его допроса, который сильно разнился от того, что пережил я в руках Петерса. Сперва он, смеясь, утверждал свою невиновность. Не было более лояльного сторонника советского режима, чем он. Никто так добросовестно не соблюдал декреты. Обвинения в бандитизме и контрабанде были делом контрреволюционеров, хотевших его погубить. Он изобразил себя в прекрасном свете, но комиссар не обратил на это никакого внимания. Он безжалостно повторял свой вопрос: «Где вы были в ночь на двадцать седьмое августа?» Бандит сперва шумел, затем смутился, стал лгать, а когда заметил, что комиссар видит его ложь, начал рыдать и просить пощады. Комиссар засмеялся и нацарапал что-то на клочке бумаги. Он протянул бумажку часовому, бандит все еще стоял на коленях у стола. Часовой взял его за плечо, и тотчас все его поведение изменилось. Увидев, что судьба его **Р^г^^Г на ноги, отбросил одного часового к стене и стремительно бросился к двери. Один из 6nm.mM.~_ ногу и бандит упал, ра^ян^щ^н?"^"^™ «*У „ вытащили из ^^^T^^^^JS^^ проклинать своих тюремщиков Драться и
Второй инцидент, более потрясший мои неоны ^ изошел в последний день моего гтрТыв^я на Лvo^" ке, 11. Я читал, когда Петере вошел в комнат^ Я отошел с ним к окну поговорить. Когда у него был! сводная минута, он любил поговорить об Англии, войнТкагХ* лизме и революции. Он рассказывал мне необыкновенные вещи о своих переживаниях в бытность революционеоом Он сидел в тюрьме в Рите во времена царизмаОн показывал мне свои ногти в доказательство тех пыток которые он перенес. Ничто в его характере не обличало бесчеловечного чудовища, каким его обычно считали. Он говорил мне, что каждое подписание смертного приговора причиняло ему физическую боль. Я думаю, это была правда. В его натуре была большая доля сентиментальности, но он был фанатиком во всем, что касалось столк новений между большевизмом и капитализмом, и он преследовал большевистские цели с чувством долга, которое не знало жалости.
В то время, как мы разговаривали, автомобиль вроде «Черной Марии» въехал на задний двор, из него вылез отряд людей с ружьями и патронташами и занял весь двор. В это же время как раз под нашим окном открылась дверь и три человека с опущенными головами медленно направились к автомобилю. Я их тотчас же узнал. Это были Щегловитов, Хвостов и Белецкий — три эксминистра царского режима; они сидели в тюрь ме с начала революции. Затем последовала некото рая пауза и потом крик. Из двери наполовину вытолкнули, наполовину вытащили жирного священника и по вели к «Черной Марии». Он был жалок. По лицу кати лись слезы. Колени его подогнулись, и, как мешок, он упал на землю. Мне стало нехорошо, и я отвернулся. «Куда их ведут?» — спросил я. «Они отправляются j Другой мир», — сухо сказал Петере. «Вот этот, добавил он, указывая на священника, — ™™™г£ служил». Это был известный епископ Вют^в. Эк£ министры были первой партией из нескольких сот жертв террора^ расстрелянных в это время в^качестве плат а за покушение на Ленина. Ночью Петере прии мной.