Подъезжая к Киеву, мы остановились на довольно значительное время на промежуточной станции. Поезд, перевозящий австрийских пленных, стоял на соседнем пути. Пленные, повидимому, неохраняемые, вылезли из своих теплушек и разлеглись на шпалах, наслаждаясь первым теплом южного солнца, пока не возобновился их длинный путь в Сибирь. Бедные ребята. Они выглядели изголодавшимися и были очень плохо одеты. В Москве известие о взятии в плен столькихто тысяч человек всег да вызывало во мне горячее ликование. Здесь, лицом к лицу с самими несчастными, я мог думать только оо одном. Американский генеральный консул Снодхрэс, ко торый защищал германские интересы в России, в ярких
красках описал мне ужасные условия, господствовавшие в русских концеитрационных лагерях. С глубоким со страданием в сердце я спрашивал себя, многие ли из этих бедных, которые радуются, что они попали в плен, и не знают, какая судьба ждет их впереди, вернутся к себе на родину. Пока я стоял у открытого окна, словно посети тель зоологического сада, рассматривающий невиданно го зверя, один из пленных начал петь интермеццо из «Сельской чести». Это был кроат; весна согрела его сердце, возбудила в его памяти родину — Далмацию. Он не обращал никакого внимания на русских — пассажиров поезда. Он пел для собственного удовольствия, и он пел так, как будто сердце его готово было разорваться. Я не узнал, кто он такой. Вероятно, это был тенор из Загреб ской оперы. Но действие его голоса на этой крошечной станции, с лежащими за ней зелеными полями и фрукто выми садами было волшебным. Его товарищи перестали играть камушками, лежавшими на линии. Русские из нашего поезда встали со своих мест, стоя у окон в молчаливом восторге. Затем, когда он кончил, и австрий цы, и русские единодушно принялись ему аплодировать в то время, как из вагонов на пленных посыпался град папирос, яблок и сладостей. Певец с важностью покло нился и отвернулся. Затем раздался свисток, и мы трону лись в путь.
Я прибыл в Киев в полдень в Страстную Пятницу и провел вечер, бродя по городу и обозревая церкви, кото рых в Киеве почти так же много, как и в Москве. Затем, | чувствуя себя усталым и одиноким, я лег в постель в J девять часов. На другой день я встал рано. Солнце осве щало комнату, и я принял решение наилучшим образом использовать свою временную свободу. Я уподобляюсь американцам по своей страсти к осмотрам, и осмотрел Киев со всей тщательностью типично американского ту риста. После Москвы было приятно увидеть горы и настоящую реку. Погода была прекрасная, улицы полны русскими, делавшими предпраздничные покупки в еврей ских лавках. Несмотря на большое количество церквей, Киев в большей степени еврейский, чем христианский город. Все вокруг как бы улыбалось. Новости с австрий ского фронта, для которого Киев является базой, все еще были хороши. Перемышлъ пал всего несколько недель тому назад, и оптимизм окружающих делал меня счастливым.
После завтрака я нанял дрожки и отправился на и™ димирскую горку, где оставил извозчика и raSLa«
чтобы посмотреть открываюпгл?сЯ Jrr^S % Англии или в Америке частный преддринимателТ вы строил бы здесь гостиницу или санаторий. Русские ™ воздвигли статую святого Владимира, которая стоит возвышаясь над Днепром, с большим крестом в пуке Днепр — величественная река, гораздо более величест венная, чем Волга, и совершенно непохожая ни на одну из ранее виденных мною рек. После более чем трехлетнего пребывания на равнине без гор и моря, он показался мне более красивым, чем, может быть, показался бы теперь.
Затем я отправился вниз к цепному мосту, чтобы посмотреть на город с равнины. Как это ни странно, вокруг Киева, выстроенного на группе холмов, прости рается такая же плоская равнина, как и вокруг Москвы. Пароходы с белыми крышами уже ходили по Днепру. Деревья только что распустились. Сирень цвела, и по сторонам дороги пестрели лютики. Расположенный на высоком берегу реки Киев напомнил мне Квебек, и если Квебек красивей по своему расположению, то Киев пре восходит его красотой своих строений.