На третий день, после непродолжительной стрельбы, власти оказались в состоянии восстановить порядок. Не впервые после 1905 года толпа почувствовала свою силу* Она вошла во вкус.
Во время бунта погибло много имущества, прина жавшего английским подданным; я тогда же немедле! отправился к полицмейстеру и князю Юсупову, генерал1 губернатору, дабы заявить сирициальный протест. Я на шел несчастного полицмейстера в полной прострации. Он понимал, что его будут считать ответственным, как оно в самом деле и было. Он был смещен в 24 часа. Князь Юсупов, один из самых богатых помещиков России, был в ином положении. Он был в резкой оппозиции тому, что он называл германофильской «квашней» в С.Петербурге, и он был склонен считать, что бунт окажет хорошее действие на пассивное правительство.
Вскоре после этого князь Юсупов ушел в отпуск и не вернулся на свой пост. Интересно объяснение его уволь нения, или, как он сам говорил, его отказа вернуться После бунта он пригласил к обеду генерала Климовича,
нового полицмейстера, и графа Муравьева, губернатора Московской губернии. Через два дня Джунковский, това рищ мюшетра внутренних дел и глава тайной полиции, вызвал Муравьева по телефону из Петербурга и сказал ему
— Два дня тому назад Вы обедали с Юсуповым.
Вам подали стерлядь и шофруа из куропаток.
Да '
Вы сравнивали московских и петербургских
жетшгян?
Да.
Вы пили «МутонРотшильд» 1884 года.
Да, — сказал удивленный Муравьев, — но откуда же, черт возьми, Вы все это знаете?
А как же, — ответил Джунковский, — Климович только что прислал мне подробный доклад.
Муравьев передал историю Юсупову, который сер дито воскликнул, что он не привык к тому, чтобы за ним шпионил его помощник, и заявил, что он не вернется в Москву, пока Климовича не уберут.
Климович остался, а Юсупов больше не возвратился Возникновение московского бунта покрыто тайной, во я всегда считал, что московский генералгубернатор достоин порицания за то, что он вначале допустил анти германскую демонстрацию, которую, очевидно, считал полезной, и не вмешался сразу, когда положение приняло опасный оборот.
Следствием этого печального события, было пригла шение от посла прибыть к нему в Петербург. Оглядыва ясь назад, на минувшие годы, мне трудно восстановить в памяти то волнение, которое охватило меня, когда я получил это послание. Вицеконсулов, даже временно исполняющих должность генерального консула, не каж дый день вызывают к послу для консультации. В течение одной тягостной минуты я взвесил, не было ли ошибоч ным в какомлибо отношении ведение мною дел или не являюсь ли я в какойлибо мере ответственным за то, что случилось. Я решил вопрос в свою пользу и укрепил свою растущую самоуверенность. Осторожности ради я посе тил Михаила Челнокова, московского городского голо ву, и моих лучших друзей в России, чтобы собрать последнюю политическую информацию. Затем, уложив свой чемодан, я отправился на вокзал, где незаменимый Александр раздобыл мне отдельное купе.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Несмотря на то что в России я пробыл три гола это было мое первое посещение С.Петербурга. Тогда же я впервые увидел сэра Джорджа Бьюкеяена*(Джордж Уильям Бьюкеяен (1854-1924) посол • Роя» . 1910 •918 гг. (Прим. ред.)). Хотя я теперь ненавижу все города, новый город всегда производит на меня впечатление. В одном отношении С.Петербург не разочаровал меня. Это действительно гораздо более кра сивый город, чем Москва, и вид — особенно зимой из английского посольства, которое занимает, или занима ло, благородное положение на реке против Петропавлов ской крепости, сказочно красив. Но даже летом, в пе риод белых ночей, С.Петербург всегда представлялся мне серым и холодным. Под его прелестной наруж ностью скрывалось унылое сердце. Никогда я не любил его так, как Москву.
Прибыв ранним утром, я отправился в старую гости ницу «Франция», тщательно привел себя в порядок, по завтракал, а затем пошел в посольство через Дворцовую площадь. Я испытывал ощущение беспокойного опасе ния, как будто мне предстояло посещение зубного врача. Как шотландец, я иногда пытаюсь помочь моему низше му, сравнительно с англичанином, существу путем при творного презрения к его интеллектуальным недостат кам. В присутствии иностранцев по самоуверенности — я лев. Хвастливое чванство американцев только увеличи вает во мне сознание моей значительности. В присутст вии русских я всегда чувствую себя «grand Seigneur// Но мягкая и скромная надменность англичанина свод меня на уровень разоблаченного глупца. Я думаю, чт это сознание своей ничтожности, которое во мне сейчг сильнее, чем когда бы то ни было, появилось с того дня, когда я впервые вошел в подъезд английского посольства.