— Я ведь лег, как мы и договаривались! — потирая подпаленные места, жалобно отозвался пивовар.
— Прости, Чейн-Лу. Просто моя магия… Она изменилась, — пробормотала Джайна, оглядывая собственные ладони, словно в них могла быть разгадка внутренних сил.
Вероятно, Хранительница Тирисфаля подарила ей не только жизненные силы. Доступная Джайне магия расширилась, возросла, навсегда изменилась, смешавшись с магией Эгвин, способной расправиться с самим Саргерасом.
Хруст деревьев вернул волшебницу к реальности. Хайди, вырвав с корнем липу серебристую, теперь размахивал ею, словно горящей веткой перед волком. Мирмидон, еще не совсем пришедший в себя после замораживающей стрелы, не мог сосредоточиться на мелькающем черно-белом пятне и неуверенно отмахивался от ветвей.
— Это потрясающе, леди Джайна! — воскликнул Хайди. — Вы умеете отнимать жизни!
Никогда не видевший смерти, не знающий, каково это убивать других, Хайди не мог не смотреть на Джайну без восторга. Молодой пандарен ударил мирмидона стволом липы, сначала едва коснувшись его, но затем, осмелев, нанес сокрушительный удар. Деревце хрустнуло, разломившись пополам. Мирмидон покачнулся, схватившись за кровоточащую макушку.
— Не надо, — покачал головой приблизившийся Чейн-Лу. — Не привыкай вершить смерть над слабыми и беззащитными.
Хайди выпустил из рук разломанное деревце, с интересом наблюдая, как жизнь медленно покидает тело мирмидона.
— Я видел смерти животных в лесу, — задумчиво сказал он. — Но это… Это по-другому. Тот другой, леди Джайна, он погиб от ваших рук. Что вы чувствовали?
Джайна явно не разделяла его лихорадочного восторга, и не хотела становиться той, кто приведет пандаренов к тому образу жизни, от которого они сбежали тысячелетия назад.
— Убийство не наделяет тебя властью и не возвышает, Хайди. Это была самозащита. Если бы они не хотели причинить тебе вред, я бы… не отнимала их жизни.
— Не надо говорить со мной, как с ребенком, — насупился Хайди.
— Но ведь ты поступил как ребенок. Сбежал из дому, вопреки родительским просьбам. Тебе вряд ли удалось бы найти более неподходящий момент для поисков серебристого меда.
Хайди буравил взглядом песок под ногами, но все же украдкой поглядывал на Чейн-Лу. Наконец, любопытство взяло вверх над его чувством вины.
— А вы кто? — спросил он пивовара на обратном пути в селение. — Я вас никогда не видел.
— Я Чейн-Лу…
— Чейн-Лу пивовар, — прервала его Джайна, не дав пивовару рассказать о своем отшельничестве. — Кейган-Лу его старший брат.
Старший сын Хейдива задумался.
— Пожалуй, я хотел бы стать пивоваром, — сказал он. — Вы берете учеников, Чейн-Лу?
Пандарен смутился. Отшельники, какими мастерами своего дела они не были, не имели права брать учеников. Чейн-Лу еще не знал, что Джайна твердо решила положить конец этой традиции.
— Кажется, твое отсутствие, Хайди, не прошло незамеченным, — вновь спасла пивовара от ответа Джайна.
— Вряд ли это из-за меня, — протянул медвежонок. — Должно быть, это из-за странного неба. Или они узнали, что дети моря вернулись.
Круглые окошки во всех домах пандаренов источали яркий свет. Рассвет так и не вступил в свои права на этом лишенном красок небосводе, сизые сумерки раннего утра застыли над Пандарией. Возможно, Хайди был прав. Вряд ли Хейдив поднял бы на ноги все селение только из-за исчезновения сына, и необъяснимое природное явление было только на руку неудачливому влюбленному.
Их сразу заметили.
— Хайди! — послышался крик Шайи. — Хейдив, вот он! Идет!
— Не стоило даже надеяться, что из-за какого-то неба пандаренка будет меньше волноваться о сыне, — отметил Чейн-Лу.
Шайя неслась вниз по холму первой, а за ней устремились, кажется, все остальные жители Пандарии. Джайне еще не доводилось видеть их всех разом. Черно-белое море окружило их, мамы-пандаренки всхлипывали, подбадривая взволнованную Шайю. Хейдив-Ли окружали суровые папы-пандарены, от одного вида которых с Хайди слетела вся его спесивость, он смирился со своей участью, приняв раскаявшийся вид и прижав черные уши к макушке.
— Хайди! — прогремел Хейдив-Ли, но звучание другого голоса заставило Хейдива подождать с наказанием старшего сына.
— Что он делает здесь?
От звучания этого голоса Чейн-Лу приобрел такой же смиренный вид, как и провинившийся Хайди. Кейган-Лу, опираясь на неизменный посох, остановился среди других пандаренов, не дойдя до брата с десяток шагов. Другие жители Пандарии не держались на почтительном расстоянии от отшельника-пивовара, в отличие от его брата.
— Чейн-Лу согласился проводить меня, — ответила великовозрастному пандарену Джайна.
Великовозрастный пандарен не сводил с брата холодного взгляда.
— Тебе здесь не место, Чейн-Лу.
Джайна не могла поверить собственным ушам. Фамильную приставку употребляли в знак уважения, обращаясь к взрослым или мало знакомым пандаренам. Назвав брата полным именем, Кейган-Лу почти отрекся от него, давая понять, что их ничто не связывает.
— Не могу поверить, что пандарены способны на такую жестокость! — Воскликнула в воцарившейся тишине волшебница. — Вы способны убить собственного брата, Кейган-Лу? Так сделайте это прямо сейчас. Потому что дети моря вернулись на берега Пандарии, и если Чейн-Лу вернется в свою хижину, его жизнь будет недолгой.
Худенькая пандаренка, кутавшая узкие плечи в темную вязаную шаль, выступила вперед. Если другие отводили глаза от отшельника, да и он сам не особенно старался встречаться с ними взглядом, то стройная пандаренка ни на мгновение не отводила от Чейн-Лу глаз. Казалось, она видит только его, и даже странное небо над головой не заслуживает ее внимания.
— Чейн-Лу понес свое наказание, — тихо сказала пандаренка. — Его проступок не обернулся для Пандарии разоблачением, как мы того боялись. Думаю, века отшельничества послужили для него хорошим уроком. Если леди Джайна говорит правду, пандарены должны забыть старые обиды и объединиться против морского народа. Раз уж здесь собрались все, я прошу о том, чтобы Чейн-Лу вернулся в селение.
Тихо, одна за другой поднимались в воздух черно-белые лапы. Вверх по слону, туда, где стояли остальные, тихий шепот пересказывал происходящее, и как потревоженные огненные мотыльки, взмывали вверх факелы. Века прошли с того дня, когда пандарены проголосовали за исключение Чейн-Лу из своих рядов за путешествие вне времени, за нависшее над Пандарией разоблачение. Пандаренка была права в том, что пивовар понес достаточное наказание.
Бегло оглядев притихшие черно-белые ряды, Джайна поняла, что не было нужды пересчитывать голоса. Чейн-Лу был прощен жителями Пандарии.
Но пивовар не смотрел на волшебницу, его не интересовало количество поднятых рук, он видел перед собой только ее — ту, что беззвучно плакала, спрятав лицо в белых ладонях.
Отшельникам запрещалось иметь семьи, и пивовару-отшельнику только и оставалось, что варить из серебристого меда пиво. Ведь ему нельзя было и думать о том, чтобы преподнести серебряные соты своей избраннице.
Неужели она ждала его все это время?….
Подобная мысль посетила не только Джайну. Во взглядах влюбленных читалось все невысказанное за эти годы, и для кое-кого это было слишком. Хейдив-Ли вовремя схватил сына за руку, не позволив тому вновь умчаться в лес. Приобняв Хайди за плечи, он направился с сыном к дому.
Джайна коснулась руки Шайи.
— Это она? — прошептала волшебница. — Та, для которой Хайди хотел найти серебристую соту?
Шайя кивнула, не в силах ответить.
— Это правда, что дети моря вновь вернулись в Пандарию? — Джайну обступили другие пандарены.
— Мы поднялись на рассвете, — послышался голос Эймир-Ха, — но так и не дождались солнца. Что происходит с небом Пандарии? Почему на наших берегах вновь появились дети моря? Мы ведь выполнили просьбу Вневременного, мы не нарушали договора.
Джайна изменилась в лице.