Будущее показало оправданность этих надежд. Сердца пруссаков переполняла неутолимая ненависть к Франции. Молодежь высших классов, аристократы и буржуа, духовенство и философы объединялись в тайные общества типа «Лиги добродетели» или «Германской лиги». Члены таких обществ клялись любить одну Германию, жить только ради нее, забыть все сословные и географические различия, признавать только германцев, говорить только на языке Германии, носить одежду, изготовленную в Германии, потреблять в пищу только германские продукты, любить, культивировать и лелеять только германское искусство, наконец, посвящать все силы одной
Германии. Так экзальтированный германский патриотизм одевался в тень и тайну, отвечая одновременно существующему положению вещей и склонности германского духа.
Оказавшись на подобном вулкане, король и Гарден-берг испытывали жестокое замешательство. Король из совестливости, подобно императору Австрии, который действовал из осторожности, склонялся к тому, чтобы не рвать с Наполеоном, ибо в надежде спасти остатки своего королевства связал себя с ним самыми торжественными заверениями в верности. Гарденберг, в положении, весьма сходном с положением Метгерниха, искал для своей страны наибольшие выгоды. И Фридрих-Вильгельм, и Гарденберг решили вооружаться и действительно вооружались и уже могли за короткое время собрать 100—120 тысяч человек. Но хотя они и скрывали подлинную численность войск, было невозможно утаить некоторые приготовления в оставшихся у Пруссии крепостях. Наполеон владел Глогау, Кюстрином и Штеттином — важнейшими крепостями на Одере, и Торном и Данцигом — важнейшими крепостями на Висле. Однако в распоряжении Фридриха-Вильгельма оставались еще Бреслау, Нейссе и Швейдниц в Верхней Силезии, Шпандау у слияния Шпрее и Хафеля, Грауденц на Висле, Кольберг на морском побережье Померании, Пиллау на озере Фриш-Гаф, не считая столицы Старой Пруссии Кенигсберга. В этих крепостях, особенно в Кольберге и Грауденце, велись довольно значительные оборонительные работы.
Король и Гарденберг намеревались признать усиление вооружения, только когда не смогут более его скрывать, и объяснить его будущей войной Франции с Россией, которую несомненно начнут с уничтожения остатков прусской монархии. После чего они планировали поставить Наполеона перед выбором: либо он согласится на союз с Пруссией, гарантировав ее существование и возврат некоторых территорий, либо получит в ее лице беспощадного врага, готового сражаться за свою независимость до последнего человека. В конечном счете такая политика была самой безопасной, хоть и таила в себе некоторые подводные камни; предложение же альянса объяснялось единым в то время мнением о том, что победить Наполеона невозможно. Продолжая ненавидеть в Наполеоне притеснителя Германии, король и его министр считали, что вступить с ним в альянс и поправить, содействуя ему, положение Пруссии за счет кого угодно — более благоразумно, нежели подвергнуться риску быть окончательно уничтоженными.
Дело, наконец, дошло до объяснений, ибо скрытничать с той и с другой стороны стало невозможно. Наполеон, предупреждаемый всеми, приказал Даву сохранять бдительность и быть готовым выдвинуть дивизию Фриана на Одер, дабы отрезать Фридриху-Вильгельму и его армии путь к отступлению на Вислу и захватить его самого и подавляющую часть его войск при первом же угрожающем движении. Кроме того, он предписал маршалу держать наготове три малых осадных парка, чтобы захватить за несколько дней Шпандау, Грауденц, Коль-берг и Бреслау. Отдав эти приказы, Наполеон приказал французскому послу Сен-Марсану объясниться с Берлинским кабинетом, в ультимативной форме потребовать немедленного и полного разоружения, а если ультиматум не будет принят, удалиться, вручив судьбу монархии Фридриха Великого в руки маршала Даву.
Не менее значительные события происходили и готовились по соседству с Пруссией, то есть в Дании и Швеции. Как и все остальные страны европейского побережья, Дания, принужденная подчиняться законам континентальной блокады, соблюдала эти законы в той мере, какой можно было ждать от союзного государства, защищающего чужое дело, ибо хоть Дания и считала дело нейтралов своим, ее усилия, к сожалению, оказались полностью поглощены честолюбивыми притязаниями Наполеона. Будучи островным государством, владеющим частью своего достояния на других островах, Дания могла существовать только благодаря морю и, хотя в разгоревшейся ссоре речь о нем и шла, находила слишком стеснительным обходиться без моря в настоящем ради того, чтобы однажды его освободить. Однако природная честность правительства и нации, память о падении Копенгагена, ненависть к англичанам, храбрость правящего государя и сама его жесткость — всё способствовало тому, чтобы