Лористон, который страшился новой войны, просил и умолял Александра быть более благоразумным из них двоих и взять на себя инициативу в объяснениях, с которыми тянули то ли из ложного самолюбия, то ли из непонятного расчета. «Просите возмещение за Ольденбург, — говорил он российскому императору, — и я не сомневаюсь, что вам его предоставят. Пошлите в Париж кого-нибудь, кто передаст ваши претензии, и я убежден, что его с готовностью выслушают. Тогда можно будет объясниться и узнать, наконец, почему вы готовы истребить друг друга».
Но на все эти настойчивые просьбы Александр отвечал категорическим отказом. Он не хотел ничего просить за Ольденбург ни в Германии, ни в Польше, потому что его не преминули бы изобличить в попытке ограбить германских государей или в желании расчленить Великое герцогство Варшавское. Еще менее Александр хотел показаться напуганным государем, который посылает в Тюильри просить мира. К тому же он был глубоко убежден, что мира не получит, а категорическое объяснение по некоторым предметам, таким как, к примеру, торговые дела, только ускорит начало войны. Он и в самом деле был полон решимости, если бы на него стали давить, заявить недвусмысленно, что никогда не закроет свои порты для тех, кого сам считает нейтралами, а Наполеон — англичанами, и опасался, как бы столь прямое заявление не привело к мгновенному разрыву. Как и Наполеон, он предпочитал, чтобы война началась не тотчас, а не*раньше чем через год, и потому замыкался в крайней сдержанности, искренне утверждая, что желает мира, и обещая в качестве доказательства тотчас разоружиться, если разоружатся французы, добавляя, что его претензии относительно обезземеливания принца Ольденбургского не представляют ничего срочного, что он надеется на возмещение, но не настаивает на незамедлительном его получении и без колебаний заявляет, что не станет из-за этого воевать. Император Александр и его министр Румянцев, чья политическое будущее зависело от мира, твердили, что не начнут войны первыми. Однако было очевидно, что они уже не сомневались в том, что война начнется не позднее чем в будущем году и что осень и зима будут активно использованы для подготовки к решительной и ужасной войне.
Почти так же был настроен и Наполеон, с той разницей, что он и не терял уверенности в будущей войне, ибо черпал для нее причины в себе самом, и готовился к ней. Он отправил на Эльбу четвертые и шестые батальоны, что должно было довести состав полков до пяти боевых батальонов, а поскольку у маршала Даву было шестнадцать полков, в целом должно было получиться 80 батальонов самой лучшей пехоты. Наполеон предполагал довести состав корпуса Эльбы до 90 батальонов и разделить их на пять равноценных дивизий, добавив к ним еще корсиканских егерей и егерей По и несколько испанских и португальских подразделений. Превосходная польская дивизия, дивизия из бывших солдат ганзейских городов и дивизия иллирийцев должны были довести количество дивизий Даву до восьми. Наполеон надеялся, что под железной рукой Даву и радом с очагом патриотизма и воинской чести, негаснущим в его армии, эти испанцы, португальцы, иллирийцы и ганзейцы станут солдатами не хуже французов.
За Эльбой Наполеон формировал вторую армию, так называемый Рейнский корпус, присоединив голландские войска к двенадцати полкам, сражавшимся в Эсслинге под началом Ланна и Массена. Он предполагал довести состав этих полков до четырех и даже пяти боевых батальонов, отказавшись от создания элитных батальонов после того, как обрел уверенность, что у него есть еще год на подготовку к войне.
Уместно будет показать, какую невероятную плодовитость ума выказывал Наполеон при создании своих средств, плодовитость, которая, будучи доведена, как и любая способность, до крайности, порождала порой нежизнеспособные творения, сполна обнаружившие себя в последующей кампании. Мы знаем, что помимо призывников 1811 года он хотел добавить к армии и весьма значительное количество людей, уклонившихся от службы в предыдущие годы. Дюжина летучих колонн, обшарив Францию во всех направлениях, привела к повиновению 50—60 тысяч таких беглецов. Мера была жестокой, но действенной, хотя следовало опасаться, что, едва присоединившись к армии, они дезертируют снова. Содержать дезертиров в тюрьме значило поставить под угрозу их здоровье и переполнить тюрьмы; отправить их на сборные пункты значило открыть им двери для побега. Наполеон задумал обучать их на прибрежных островах, окаймляющих Францию, убежать с которых было невозможно. Для этого он привлек на острова офицерские кадры, создал учебные полки, численный состав которых не ограничивался и мог доходить до пятнадцати тысяч человек. Один из таких полков он сформировал на острове Валхерен, другой на острове Ре, третий — на Бель-Иле и еще два в Средиземном море, на Корсике и на Эльбе.