Его работа, выстроенная в хронологическом порядке, не является отчетом о событиях, которые следовали день за днем; это, скорее, что-то вроде официальной истории 4-го Крестового похода, составленной через несколько лет после его неожиданного завершения человеком, который может использовать свою память в дополнение к существующим документам – письмам, договорам, армейским спискам и так далее – как маршал, Виллардуэн имел к ним свободный доступ. Как человек в зрелых годах и с большим опытом, пользовавшийся доверием тех, кто организовал этот поход и играл ведущую роль в различных кампаниях и в инцидентах, которые он описывает, Виллардуэн имел право говорить со знанием дела. Даже если все истории, написанные по прошествии времени, излагают события всеобъемлюще, а интерпретация Виллардуэна порой пристрастна, в целом он дает полный и честный отчет о событиях, которые так хорошо начались и так катастрофически кончились.
В то же время при всей точности и объективности его истории Виллардуэн не избежал упреков с разных сторон. Например, некоторые из его критиков считают, что, возлагая ответственность за неудачу Крестового похода на Зару (Задар), а потом на Константинополь на людей, которые не сообщали Венеции о ходе дел, Виллардуэн не учитывает некоторых махинаций, что происходили за сценой; другие обвиняли его в том, что, сознательно излагая свою историю именно таким образом, он старается избавить лидеров похода от упреков. На эту критику можно легко ответить. Без сомнения, венецианцев устраивала ситуация, которая давала им возможность усилить свое влияние в Средиземноморье; без сомнения, германский король Филипп Швабский старался восстановить в Константинополе власть своего шурина (Филипп был женат на дочери Исаака II Ангела) Алексея (не совсем так. Алексей (Ангел) – сын свергнутого в 1195 году императора Исаака II Ангела. Крестоносцы в 1203 году восстановили на престоле не Алексея, а Исаака II, который умер в 1204 году, а уже ему наследовал Алексей Ангел (Алексей IV). – Ред.). Трудно представить, что французские крестоносцы были бы согласны вместе преследовать цели Венеции и Германии, будь у них в этих напряженных обстоятельствах какой-то иной путь к успеху своего начинания. Что же до идеи, что Виллардуэн действовал как официальный апологет, это можно легко опровергнуть, учитывая его честный отчет о позднейших действиях тех же самых руководителей.
Также Виллардуэна обвиняли в излишней жесткости его суждений о тех, кто отказался присоединиться к армии или дезертировал из нее. Конечно, он был суров, но мы должны учитывать все обстоятельства. Вожди крестоносцев связали себя обещаниями выполнять соглашения, которые их послы утвердили в Венеции, и, в соответствии с феодальными обычаями, те, кто участвовал в походе, также оказались связанными этими обязательствами. Сам человек чести, полный высокого понимания своего воинского долга, Виллардуэн счел немыслимым, чтобы кто-то носящий высокое звание рыцаря мог нарушить свое обещание или отказаться подчиняться командам начальника. Почему же так много рыцарей, удивлялся он, не соблюдали этих законов? Возмущаясь тем уроном, который отступники нанесли предприятию, он решил, что те сочли более безопасным делом отправиться в Сирию, где у христиан в руках были некоторые города, чем рисковать, ведя военные действия в стране, которая полностью находилась в руках мусульман (до чего дело так и не дошло, и горе-крестоносцы отправились громить православных христиан Восточной Римской империи. – Ред.). Тем не менее, затрагивая вопрос о человеческой непоследовательности и повествуя о судьбе тех, кто ушел в Сирию, Виллардуэн говорит об отсутствии у них не столько храбрости, сколько мудрости, что он и осуждает. Говоря о них не столько с гневом, сколько с жалостью, он отдает дань памяти этих достойных рыцарей, сожалея лишь о том, что они сделали неправильный выбор и сполна заплатили за свои грехи и глупости.