Лишь это — способность к приспосабливанию — приближает написанное слово к произнесенному устно. По-моему, оратор может излагать ту же тему, что и книга, но он должен, если он — великий и гениальный народный трибун, одни и те же тему и материал не повторять дважды в одинаковой форме. Он должен уметь переносить от широкой массы к себе то ощущение, которое делает его речь свободной и доходящей до сердца именно этих, сегодняшних, слушателей. А если он немного ошибается, он тут же корректирует себя. Как уже сказано выше, он читает выражение лиц своих слушателей и знает, во-первых, понимают ли они то, что он говорит, во-вторых, следят ли они в целом за доносимым до них, и, в-третьих, насколько он убедил их в правильности сказанного. Если он видит, что его не понимают, то его речь должна становиться настолько примитивно-четкой, что самый последний сможет его понять; если он чувствует, что слушатели не успевают следить за его рассуждениями, он начинает так осторожно и медленно развивать свои мысли, что самый слабый из всех больше не отстает; и если он догадывается, что аудитория не убеждена в справедливости изложенного, он вновь и вновь повторяет все новые примеры; их возражения, оставшиеся, как он чувствует, без ответа, он сам выдвигает и так долго опровергает и разбивает, пока, наконец, самая последняя группа оппозиции уже своим поведением и выражением лиц не сигнализирует ему о капитуляции перед его доводами…
Ошибочные понятия и плохое знание можно исправить обучением, но сопротивление чувства — никогда. Только обращение к самой этой таинственной силе может здесь подействовать; и это едва ли сможет сделать писатель, а, почти исключительно, — лишь оратор.
Самый убедительный пример этого — тот факт, что буржуазная пресса, зачастую очень ловкая и красиво оформленная, непрерывно и миллионными тиражами затопляющая наш народ, не смогла помешать осознанию народом того, что именно этот буржуазный мир является его злейшим врагом. Весь газетный вал и все книги, год за годом производимые интеллектуалами, соскальзывают с миллионов людей нижних слоев как вода с пропитанной маслом кожи. Это может говорить об одном из двух: либо неверности содержимого всей печатной продукции нашего буржуазного мира, либо — о невозможности только через печатное слово добраться до сердца широкой массы. Впрочем, особенно тогда, когда эта писанина сама так плохо психологически отлажена, как это имеет место у нас.
Этому не противоречит заявление (как пыталась утверждать одна общегерманская берлинская национальная газета), что сам марксизм именно с помощью своего письменного слова, особенно, воздействием его основополагающих трудов Карла Маркса, опровергает это утверждение. Редко можно встретить попытку более поверхностного обоснования ошибочного мировоззрения. То, что дало марксизму достойную. изумления власть над широкими массами, это, никоим образом, не формальный, написанный на бумаге труд еврейского духовного мира, а это — огромная пропагандистская волна, захватившая широкую массу в течение ряда лет. Из ста тысяч германских рабочих в среднем меньше ста знают эту книгу, которую уже давно изучает в тысячу раз большее число интеллектуалов и особенно — евреев, являющихся действительными сторонниками этого движения среди широких нижних слоев. К тому же, этот труд написан совсем не для широких масс, а исключительно — для интеллектуального руководства этой еврейской машины для покорения мира; подогревают же массы совсем другим топливом: прессой. И этим марксистская пресса отличается от нашей, буржуазной. Марксистская пресса пишется агитаторами, а буржуазная хотела бы вести агитацию с помощью писателей…14