Но нигде в «Майн Кампф» Гитлер не пользуется таким языком, здесь его стиль нарочито литературный. Касаясь событий, описанных в письме к Хеппу, он уже пишет так:
"Наконец, пришел день, когда мы выехали их Мюнхена, чтобы приступить к исполнению нашего долга. Так я впервые увидел Рейн, когда по его тихим волнам мы плыли на запад для того, чтобы его, истинно германский ноток, закрыть от алчности заклятого врага. Когда сквозь нежную пелену утреннего тумана первые нежные солнечные лучи осветили проплывающий мимо нас памятник в Нидервальде, в утреннее небо из бесконечно длинного каравана вырвалась старая песня “Вахта на Рейне ”, и моя грудь сжалась.
А потом пришла сырая, холодная ночь во Фландрии, сквозь которую мы молча маршировали, и когда сквозь туман появились проблески дня, вдруг над нашими головами прошипел железный привет и с громким хлопком выстрелил по нашим рядам маленькими пулями, хлестнувшими по сырой земле; но прежде чем мелкие облачка рассеялись, из двух сотен глоток навстречу посланникам смерти раздалось первое “ура”. Затем начались трескотня и грохот, пение и рев, и с горящими глазами каждый рвался вперед, все быстрее, пока вдруг, через свекольные поля и изгороди, не ворвался в пекло боя, в борьбу человека против человека. Но издали до наших ушей донеслась песня, ее звуки подходили ближе и ближе, передавались от роты к роте, и тогда, когда смерть деловито ворвалась в наши ряды, песня достигла нас, а мы, в свою очередь, передали ее дальше: “Германия, Германия превыше всего, превыше всего на свете!”99
Через четыре дня мы вернулись назад. Даже наша походка теперь стала другой. Семнадцатилетние мальчики выглядели теперь как мужчины. Добровольцы из полка Листа, возможно, еще не научились хорошо сражаться, но умереть они сумели как старые солдаты»100.
Одним из самых прочных воспоминаний своего детства, о котором Гитлер повествует в «Майн Кампф», является его особенный интерес ко всему, «что связано с войной»101, это же в один голос подтверждают его школьные товарищи102, учителя и священники. То же самое продолжалось и на фронте до 1915 года, о чем свидетельствуют его отправленные полевой почтой письма Эрнсту Хеппу и семейству Попп из Мюнхена. Он постоянно рассказывал Поппу103 о своих художественных впечатлениях, связанных не только с ландшафтом, местом, обстановкой, особенностями позиции его воинского подразделения, но и особенно подчеркивал и эпически широко повествовал прежде всего обо всех отраженных атаках врага и успешных наступлениях собственной армии. Так, например, он пишет Йозефу Поппу 20 февраля 1915 года: «Вчера ночью пришло сообщение о победе Гинденбурга. В окопах его приветствовали громогласным “ура”»104. «У каждого из нас, — писал он Эрнсту Хеппу. — было лишь одно желание — поскорее разделаться с бандой, уничтожить ее любой ценой»105.
Но фронтовой солдат Гитлер, который двадцатью годами позже как фюрер и рейхсканцлер сам разрабатывал планы войны, постоянно в своих письмах указывал также на ужасающие потери собственной армии, на огромное напряжение, на разрушение вражеских городов и деревень, писал о своей тоске по Мюнхену106. «Жертвы и страдания, которые каждый день приносят и терпят сотни тысяч из нас… река крови, текучая здесь изо дня вдень», как писал он Хеппу в феврале 1915 года, были ему не безразличны. Но он ожидал не только полной победы над врагом, но и «разрушения внутреннего интернационализма»107. Однако, как и многие солдаты, Гитлер уже в 1915 году пресытился войной. Чрезмерное воодушевление борьбой на фронте довольно быстро уступило место трезвой деловитости, плохо сочетающейся с оценкой войны как нормального средства политики, сделанной десятью годами позже в «Майн Кампф», хотя Гитлер не замалчивает в своей книге этот перелом.