«Если мы сможем заставить Англию, которая всегда старается избегать собственных кровавых жертв, выплатить репарации, никакая денежная сумма не будет достаточно высокой. Главным образом, своими деньгами Англия натравила на нас весь мир. Денежный мешок — наиболее болезненная часть этой нации лавочников и когда у нас будет достаточно силы, мы можем смело потрясти его»48. Представления о возможности создания на континенте великой державы из Германии и Австро-Венгрии, не только постоянно дискутируемые рейхсканцлером, министерством иностранных дел и генеральным штабом кайзеровского времени, но и являвшиеся руководством к действию, в своей основе, лишь слегка отличались от планов Тирпица. Если рейхсканцлер Бетман-Гольвег ориентировался на традиционное представление о надежности германо-австро-венгерской великодержавной позиции в традиционном духе полной свободы внешнеполитических действий и сохранении некоторого военного превосходства в рамках европейской системы государств, то представители третьего по счету состава Верховного командования сухопутных сил, во главе с генералом Людендорфом49, стремились к максимально возможному прямому господству на замкнутой территории континентального объединения стран.
С помощью мировой войны должен был возникнуть Великогерманский рейх, который — с присоединением важнейших в хозяйственном отношении территорий России — стал бы экономически максимально независимым от зарубежных стран, защищенным от блокады и в военном отношении способным на свою оборону как против Англии, так и, в случае необходимости, — одновременно против двух англо-саксонских морских держав, то есть — надежной основой для ожидаемого противоборства с другими мировыми державами. В какой степени «большое пространство» или план «мировой державы» Гитлера родились под влиянием представлений «третьего» Верховного командования сухопутных сил и концепции «двух фаз» Людендорфа50, не представляется нам особо важным, поскольку Гитлер, как и Людендорф, выступал за то, чтобы сначала создать Великую Германию в Европе, а затем напасть на Америку.
Во времена Веймарской республики мысль о великой германской державе продолжала жить в устремлениях ведущих политиков, точно так же, как и у Гитлера, который не позднее чем со времени Первой мировой войны был убежден, что переживет великий поворот истории. Уже в Ландсберге он не сомневался, что время существования маленьких приморских государств, с их морскими базами и позициями, их военными флотами и богатствами, полученными в колониях, скоро закончится. Это убеждение, наконец, побудило его, в «Майн Кампф», отклонить требование «восстановления в границах 1914 года»51 как абсолютно недостаточное и анахроничное, назвав его политической глупостью. Широко распространившееся в Германии требование «границ 1914 года и возврата германских колоний», за что — согласно документам британского кабинета — целиком и принципиально был готов высказаться британский премьер-министр Невил Чемберлен52 спустя всего десять дней после вступления немецких войск в Австрию в марте 1938 года, Гитлер посчитал подачкой, которую Германия ни при каких обстоятельствах не примет в качестве конечной цели своей внешней политики. Ему грезилась цель — как некоторым военным еще в начале двадцатых годов — будущая мировая держава нового образца, как он его понимал, господствующая на большой замкнутой территории. Насколько он был убежден в этом, говорит, в частности, тот факт, что во время написания книги «Майн Кампф» он предсказывал, что Германия или Россия, то есть государство из числа проигравших мировую войну и «сбитых с ног», станет новой мировой державой. Германия, обязанная, по его представлениям, завоевать положение мировой державы, не могла, однако, стать таковой на базе Веймарской республики, или быть подготовленной на этом базисе с помощью марксизма. И даже возможное возрождение монархии он не считал пригодным для этой цели. Монархию он рассматривал лишь как учреждение и правительственный институт, в лучшем случае пригодный для поддержания уже сложившейся мировой державы, но никак не для расширения ее. Для достижения такой цели он признавал только революцию всемирно-исторического значения, проведенную на основе нового мировоззрения.
План, предложенный генералом фон Сектом53 и принятый 20 декабря 1918 года в здании Генерального штаба в Берлине на первом после объявления перемирия, установочном, совещании германского военного руководства и предлагающий как можно быстрее превратить Германию в мировую державу, способную вступать в союзы, остался без фактических последствий, потому что Веймарская республика не имела возможностей — как во внешней, так и во внутренней политике — для его осуществления. Концепция Секта — с помощью России подавить Польшу, чтобы обеспечить безопасность тыла для войны против Франции, — не только осталась иллюзией, но и не вписывалась также в представления Гитлера, защищавшиеся им с 1920 и до 1945 года. Некоторые влиятельные военные и политики Веймарской республики, не поддерживавшие связи с Гитлером, никак не препятствовали усердным действиям по созданию предпосылок для экспансионистских устремлений. Так, именовавшийся «политиком взаимопонимания» Штреземан, видевший в Локарнском договоре, подписанном за Германию им и рейхсканцлером Гансом Лютером в декабре 1925 года, шаг в направлении восстановления Германии как великой державы, направил свой взгляд на Польшу, полагая, что путем экономического давления надо заставить этого восточного соседа снова уступить «коридор» рейху. Гитлер, написавший на своем знамени лозунг ревизии не только Версальского договора, с самого начала своего канцлерства особенно чувствовал себя стесненным проблемой Польши. Примечателен способ, которым он сначала решил эту проблему. Хотя сразу после своего «прихода к власти» он открыто декларировал пропагандистски преувеличенную волю к национальному самоутверждению рейха и притязанию на пропорциональное право голоса в Европе, но вначале он уделял больше внимания вопросам восстановления германского суверенитета, равноправия рейха, его национального достоинства на европейской арене, безопасности границ рейха, развития германской экономики и роста благосостояния германского народа как основы для проведения успешной политики, чем некоторые канцлеры Веймарской республики. Как рейхсканцлер он делал вид, что не интересуется чужими территориями и идеологическим проникновением туда. После того как он в апреле 1933 года сообщил французскому послу Франсуа Понсе, что восточная граница рейха на долгое время не будет подвергаться сомнению, в ноябре 1933 году он успокоил польского посланника Липского заверением, что считает глупостью вести войну ради разрешения мелких пограничных вопросов54. В декабре 1933 года он пошел еще дальше — приветствовал роль Польши как буферного государства между большевистской Россией и западной цивилизацией. Позднее «он осудил слух о германо-польском “вековом противостоянии”. Заключение в 1934 году германо-польского договора о ненападении, в котором провозглашался отказ от насилия по отношению друг к другу, является лучшим подтверждением того, что Гитлер к вопросу о ревизии подходил не так догматично, как веймарские руководители внешней политики, постоянно отказывавшиеся от подобных договоров с Польшей, признававших существующие границы, по тому же принципу, как они это сделали с западными державами в 1925 году в Локарно»55.