Несколько раз [государь] испытывал этого вельможу, и тот оказывал важные услуги; он назначал его с громадной ратью в Балх, Тохаристан и Хутталан, приставляя к нему скрытно приставом какого-нибудь значительного салара. Ходжа все это знал и переносил и ничуть не переставал [давать] советы. Ныне, когда приключилось событие с потомками Сельджука, и эмир по этой причине удручен, ветревожен и готовится /478/ послать в Нису рать, он по сему поводу созвал негласное совещание. Произносили всякого рода речи. На все, что ни говорил везир, эмир отвечал оскорбительно.
Когда мы вернулись обратно, ходжа уединился со мной и сказал: “Видишь, что мне препятствует!? Слава Аллаху великому! Такого сына моего как Абдалджаббар убили со множеством людей из приверженцев [его]! Погибли они Хорезма ради и при всем этом государь кое-что знал [о том], что я в хорезмских событиях не повинен. На всякий раз когда у него зародится подозрение, и он [что-нибудь] вообразит, у меня же сына и стольких людей не найдется, чтобы им зря пропасть, а ему бы понять или не понять, что я невиновен. Но еще удивительней с этими туркменами. Уж не говоря ни о чем другом, с какой стати я бы питал к ним склонность? Что они дадут мне должность везира, когда наберутся мощи после столь многих земных поклонов передо мной и лобызаний руки? Во всяком случае, теперь везир такого государя как Мас'уд, сын Махмуда, — я так понимаю — поважнее, чем будь я везиром какой-то кучки людей, которые мне долго служили. Ну а коль скоро положение таково, как оно есть, где во мне остаться сердцу? Как работать рукам и ногам моим, как действовать рассудку и соображению?”.
Я ответил: “Да будет долгой жизнь господина! Все это не так, не нужно заводить сердце в такие места, ибо ежели быть столь мнительным и недоверчивым тогда, когда впереди столь много важных дел, то [ничего] не получится”. “Ты что меня улещаешь, ходжа, — возразил везир, — я ведь не маленькое дитя. Разве ты не видел, сколько слов сегодня было сказано с оскорблением. Давно уже я это на себе чувствую, но пропускал мимо, а теперь оно выходит из границ”. “Ходжа позволит, ежели я об этом обстоятельстве доложу Высокому собранию?” — спросил я. “Будет бесполезно, — ответил он, — ибо сердце государя испортили. Ежели когда-нибудь зайдет разговор об этом, и ежели ты [тогда] дашь честный совет, достойный тебя, и расскажешь по правде, что обо мне знаешь, то позволяю”. “Прекрасно”, — заключил я.
Случайно эмир созвал негласное совещание, где речь шла о Балхе, о сыновьях Али-тегина, о Хорезме и потомках Сельджука. Я сказал: “Да будет долгой жизнь государя! Нельзя откладывать важные дела, чтобы образовался склад. Эту тревогу на сердце принесло пренебрежительное отношение к делам. Надобно малость воздержаться от удовольствий и отдаться делу, посоветоваться с везиром”. — “Что ты говоришь! — возразил эмир, — все это исходит от него, ведь он с нами не прямодушен”. Эмир стоял [на своем] /479/ и начал жаловаться на великого ходжу, что в Хорезме произошло то-то и то-то, а сын его учинил так-то, и вот теперь он привел потомков Сельджука. “Да будет долгой жизнь государя! — сказал я в ответ, — у нас с ходжой на сей счет вчера была долгая беседа, много слов было сказано, и он выказал не в меру много отчаяния. Я спросил его, дозволено ли будет эти слова доложить Высокому собранию. Он ответил, что коль скоро придется к слову, то дозволяется, ежели ты, мол, расскажешь от себя. Теперь, коль будет повеление, я расскажу?” — “Ладно”, — промолвил [эмир].
Я воспользовался случаем и рассказал полностью все, что говорил везир. Эмир на несколько времени крепко призадумался, потом сказал: “Верно, он говорит правду, что его достояние, сын и люди погибли за Хорезм. Для того, чтобы пал тот гордец, он принимал меры правильные, от [чистого] сердца”. — “Раз государь знает, что это так, — продолжал я, — а этот человек — везир, оказавший немало добрых услуг, кои от него были потребованы, жертвовавший своей жизнью и достоянием, то какая польза быть о нем дурного мнения и его подозревать, ведь вред от этого падет на государевы дела, ибо, как сумеет правильно рассудить заподозренный везир, ведь все, что он придумает и захочет доложить, будет, по его убеждению, понято совсем иначе. [Везир] говорит только то, что требуется [в данное] время, а правота и полезность [совета] пропадают”.